Wu-Tang Clan. Исповедь U-GOD. Как 9 парней с района навсегда изменили хип-хоп

Мне нравилось учиться, даже несмотря на то что я был не в форме, потому что все еще был отравлен улицей и телочками. Но я все равно вышел оттуда с десяткой зачетов. Если бы я продолжил, то у меня, вероятно, сейчас бы был диплом.

Я перевелся из BMCC в LaGuardia Community College, чтобы изучать «похоронную науку», но к тому времени на меня уже завели дело, и я вынужден был бросить учебу, чтобы отсидеть срок. Я учился, пока меня не посадили.

Хочешь верь, хочешь нет, но я собирался стать бальзамировщиком. Вот чего я хотел. Бойня, которую я видел, смерть и пулевые ранения, поножовщина, весь этот беспредел привел к тому, что я стал абсолютно спокойно, даже с некоторым интересом относиться к трупам. По сей день меня это не трогает; я могу войти, увидеть труп, и меня это даже не беспокоит. Некоторые вещи, которые могут выбить чуваков из колеи, меня давно не беспокоят.

У меня появилась идея стать бальзамировщиком, когда умер мой кузен Джимми. Это еще одна дикая история. Однажды мне позвонила бабушка:

– Ламонт, ты должен поехать в Бронкс.

– Зачем? – спросил я.

– Джимми мне не отвечает, – сказала она.

– Ну и что? Что случилось?

– Я не знаю. Нам нужно съездить, вот и все. Мы должны посмотреть, что происходит, – сказала она.

Мы подошли к дому. На двери письмо от скорой помощи. «Вот дерьмо!» Но там не было ничего о том, в какую больницу его увезли, только то, что приезжала скорая помощь. Мы не понимали, какого хера происходит, где он.

Мы открыли дверь. У бабушки были ключи. И тут же почувствовали запах мочи на кровати. Обыскали дом, пытаясь что-нибудь выяснить. Не смогли его найти. Спросили полицию, где находится ближайшая больница. Получили список из пяти больниц в этом районе. И начали объезжать их все.

Когда мы добрались до первой, бабушка сказала: «Ты должен спуститься в морг».

В этой проклятой холодной комнате были дети, взрослые, множество рядов квадратных металлических дверок с трупами за ними.

Как только дежурная узнала, почему я здесь, она позволила мне начать искать Джимми. Я начал вытаскивать стойку за стойкой – металлические полки на рельсах, которые можно было выдвинуть, – проверял тело и задвигал обратно. Бесконечное количество стоек с людьми. Джон Доу. Джейн Доу. Джон Доу. Дети. Младенцы. Я выдвигаю одну за другой. Я возвращаю обратно детей. Я возвращаю обратно детей постарше. Я возвращаю их всех обратно. Я не могу его найти. Мы объехали все пять больниц. Я весь день смотрел на трупы.

После этого: «Вот дерьмо! Что дальше?»

– О’кей. Знаешь что? Мы вернемся в первую больницу и проверим снова, – сказала бабушка.

Дама из морга была в белом халате. На мне тоже был белый халат. В этом холодильнике был дубак. Я вытаскивал стойку за стойкой. Буквально сотни безымянных Джонов Доу. Наконец, примерно через час я вытащил одну стойку сзади. Сзади, сзади. Под тремя гребаными трупами. Кузен Джимми. Я прижал пластик к его лицу и сказал: «О, это он».

Оказалось, у него случился сердечный приступ. Дома. Каким-то образом он добрался до телефона. Позвонил в скорую помощь. Приехала скорая и забрала его, но не забрала его удостоверение личности. Когда он попал в больницу, у него не было никаких документов, поэтому он стал Джоном Доу. Он умер в больнице, и они понятия не имели, кто он такой. Это научило меня всегда иметь при себе доки и следить за тем, чтобы мои предки тоже всегда носили документы.

Моя бабушка выдохнула, что кузен Джимми нашелся. Я был немного в шоке – не от трупов взрослых, а от тел младенцев. Я говорил с патологоанатомом, который этим занимался. Он сказал: «Ох, это происходит каждый день». Дети двух, трех лет, которых матери выбрасывали в мусорный бак. Бронкс просто жевал их и выплевывал.

Я был потрясен. Я не знал, что в каждой больнице есть такое. В каждой больнице есть гребаный морг в подвале, где лежат люди в холодильниках. Они выбрасывают всю одежду. Там же, сбоку стоит коробка, полная одежды всех мертвецов. Джон Доу и все такое.

Это дерьмо может кого-нибудь уничтожить. Как только ты видишь резню и трупы, последствия жизни и смерти, кто-то получил пулю в лицо, все это дерьмо, ты меняешься. Буквально, ты становишься скелетом. Мы все просто скелеты. Мы никто. Мы такие хрупкие. Это безумие, как люди ведут себя так жестко, будто мы такие непобедимые, когда все вокруг может убить нас в любую минуту.

К тому времени, когда мне исполнилось 19, растафарианцы исчезли, потому что их всех посадили или убили, так что Хилл был наш. Мы чувствовали, что Парк-Хилл – это наша земля. И у нас было право делать все, что мы хотели, на нашей земле. Мы выросли там, принимали побои и всякую херню, и мы все равно выстояли и выросли. Парк-Хилл был нашим, потому что мы все хотели его удержать; мы защищали его, проливали там кровь и знали каждый дюйм. Нам не принадлежало ни дюйма по закону, но мы все равно чувствовали, что он наш.