X-avia

темноглазый, с католическим крестом на шее. На мне была шляпа Джека-Потрошителя. В

таком виде мы блуждали по Черным Садам, наводя страх и вызывая недоумение у

тутошних аборигенов. Старушки молча смотрели нам вслед, а дети вскакивали со своих

дворовых качелей, и бежали, обгоняя нас, чтобы еще раз взглянуть на таких необычных,

маскарадных новоприбывших.

Мы ждали автобусы на конечной остановке под жутковатым и лаконичным названием

«Гора». Автобус приезжал раз в сутки, всегда с задернутыми занавесками в салоне.

Водитель ждал полчаса, пока наберется достаточное количество пассажиров. К зеркалу

заднего вида была прикреплена икона Богородицы, и, пока автобус стоял на остановке

«Гора», ожидая людей, водитель беспрерывно смотрел на икону, не моргая. Потом он,

наконец, поворачивал ключ зажигания, и вез нас в аэропорт, на работу, в наш цех

бортпитания.

Мы ехали мимо складов, мимо грузовых терминалов, через два железнодорожных

переезда, вырываясь из объятий шлагбаумов, мы ехали мимо стоянок дебаркадеров,

металлических и ледяных, мимо наглухо закрытых пустых ангаров, мимо елей и дубов,

молча взирающих на нас, терших сонные глаза, выдвигаясь в четыре часа утра на смену.

В цехе нам выдали темно-синие робы. Я люто возненавидела эту одежду с самого

начала. Прятала ее под длиннющими плащами, намеренно вытаскивала челку из-под

заводского платка, за что получала постоянный нагоняй от начальства. Я красила ногти

черным лаком, лаком цвета морской волны, фиолетовым лаком, лишь бы выделиться на

фоне других работяг, фасующих бортпитание. Иногда я рассказывала другой сменщице в

подсобке о книге своего брата Андрея, о моем бывшем муже Б., с которым жила в самом

центре Большого Города, о своих любимых автомобилях. Женщины таращили на меня

глаза, такие же усталые и заспанные, как и мои, с треснутыми кровавыми стрелками

сосудов на белках, со слипшимися ресницами.

Дантес же, напротив, был, казалось, даже рад новому виду деятельности. Ничего

нового, все тот же завод. Он спокойно относился к бездушной ленте конвейера и к этой

чудовищной робе. Я отыскивала разные атрибуты, призванные подчеркнуть мою

случайность и временность попадания на должность фасовщицы еды. Надевала самые

дорогие украшения, подаренные мне когда-то Б., надевала их все и сразу, блистала

бриллиантами под трескучими лампами дневного света в цехе.

- Как бы мне саботировать «Schmerz und Angst» сегодня? – полушутя и обреченно

вопросила я однажды Монсьера Неудавшегося Бортпроводника, собираясь на смену, -

Может быть, вот так? – я достала из шкафа шелковый шарф от Herm'es.

Но И. вообще не разделял моих страданий. Иногда он, правда, жалел меня и

недоумевал, что же меня держит в этой кошмарной каменоломне. Боже, я ведь все была

готова стерпеть, лишь бы получить возможность летать по небу. Говорят же, они живут

там, в небе. Я всегда думала, что мой мертворожденный брат Андрей, он же Аякс, обитает

на дне морском, служит администратором Тихоокеанского отделения, и вообще он –

первое приближенное лицо у самого Посейдона. Но, увы. Как уже говорила, я стояла

многие часы и дни на береговой линии каких угодно морей, звала Андрея, братик мой

любимый, кровинушка моя, явись мне, дай мне знак! – и ничего. Плакала, умоляла – Аякс

так и не отозвался.

Тогда я позволила им сломить меня. Надевайте на меня вашу пошлую роскошь.

Обложите меня «Металликой» и «Бойцовским клубом». Осыпьте меня штампованными

золотыми цепями, цепями прикуйте меня к вашим нормам жизненных достижений и к

вашим церквям – тогда я поверю в то, что души мертвых живут не в море, а на небе. Если

только это небо даст мне увидеть моего Аякса…

Мы с Дантесом нашли неподалеку еще один Маленький Городок, в котором была

больница, супермаркет и даже свой крохотный железнодорожный вокзал. Правда, до

Городка тоже приходилось ехать на маршрутном такси не менее часа, но это уже было

хоть что-то. В единственном книжном магазине там мы купили карту мира, повесили ее

дома вместо ковра на стену. Мы купили цветные булавочки и мечтали о том, что, когда

будем летать, приколем булавки на все города на карте, в которых нам удастся побывать.

Телевизор показывал чепуху, Дантес любил телевизор – я обнаружила в возлюбленном

первый изъян, обнаружила его с блаженной улыбкой, прячась в его руки, такие же

костлявые, как и мои, в полудреме валяясь на нашем разложенном диване после ночного

труда с раскидыванием самолетной еды по контейнерам, под гуденье микроскопического

телевизора в углу нашей нелепой и смешной гостиной.

Я возвращалась в Черные Сады, еле волоча ноги от усталости, рывком скидывая с себя

ненавистную робу, я швыряла ее в угол, плелась в ванную, а потом валилась спать.