XX век как жизнь. Воспоминания

Мне разрешили остаться на несколько дней в Праге. Перебрался из резиденции в ту самую гостиницу, в которой полтора года назад беседовал с Дубчеком. В мой первый самодеятельный вечер в гостинице появился Гусак. Его привез мой «левый» приятель Богуш Хнеупек. Просидели в ресторане до утра. Говорили «за жизнь». А жизнь во времена «пражской зимы» строилась по принципу: «Кто был не с нами, тот против нас». Из партии в массовом порядке, сотнями и тысячами, исключались коммунисты, поддерживавшие Дубчека, выступавшие против «интернациональной помощи». Мне представлялся более правильным, работающим не на раскол, а на стабилизацию, лозунг Кадара: «Кто не против нас, тот с нами».

— Москва доверяла Кадару, — парировал Гусак, — а мне не доверяет. Ко мне как ваш комиссар приставлен Биляк. Он сообщает, что советское руководство настаивает на твердой линии.

Я не питал симпатий к Биляку. Но у меня не было никаких полномочий обсуждать «линию». Поэтому пришлось плести какие-то почти дипломатические кружева, через которые все-таки просвечивала моя либеральная позиция. С упором на то, что эта позиция сугубо личная. Это была моя первая и последняя встреча с Гусаком. Он, к сожалению, так и не стал пражским Кадаром. А последняя встреча с Дубчеком состоялась через много лет в Москве…

* * *

В общем, для нас чехословацкий кризис уходил в прошлое. Но на политическом горизонте все чаше появлялись всполохи другого кризиса — польского.

Еще в начале февраля 1968 года польские власти запретили представления «Дзядов» («Дедов») Мицкевича на сцене театра «Народовы» в постановке Казимежа Деймека. Это вызвало волнения варшавской интеллигенции. 29 февраля состоялось чрезвычайное собрание варшавского отделения Союза польских писателей. Писатели протестовали. 8 марта стали митинговать студенты Варшавского университета. Волнения вышли за пределы Варшавы. С 8 по 15 марта «за участие в нелегальных демонстрациях и эксцессах», по словам Гомулки, были задержаны 1208 человек, из них — 367 студентов.

Как известно, Мицкевич не жаловал Россию. «Дзяды» наделены отчетливо выраженным антирусским характером. Но если вспомнить, что Мицкевич имел дело с царской Россией, если считать, что нынешние польско-советские отношения принципиально отличаются от тех, что были в XIX веке, то пьесы Мицкевича можно пустить по разряду исторических, антицарских[10]. Что и было сделано в Польше. «Дзяды» неоднократно и много лет ставились в разных театрах, на радио и телевидении.

Но ведь «театры на Таганке» существовали не только в Москве.

Русский офицер говорит декабристу Бестужеву: «Не удивляйся, что нас здесь проклинают. Ведь уже целое столетие, как из Москвы в Польшу шлют только подлецов».

Еще реплика: «Я буду свободным — да. Я не знаю, откуда пришла эта свобода, но я знаю, что значит получить свободу из рук москаля. Подлецы, они мне снимут кандалы с ног и рук, но наденут на душу».

Нетрудно себе представить, как могут звучать эти и аналогичные слова, если режиссер «спутает» XIX век с XX веком. По мнению Гомулки, так и произошло. Антицарское острие «Дзядов» было превращено в антисоветское оружие. Отсюда и острая реакция властей.

Борьбу вокруг «Дзядов» можно было рассматривать как сигнал тревоги. В записке «К положению в Польше» я писал, что политическая ситуация в стране «довольно неустойчива», что в руководстве ПОРП соперничают две группы.

Одна склонна к демократизации общественной жизни, внимательно смотрит в сторону рынка, хотела бы усилить внешнеполитическую самостоятельность Польши. Нечто «чехословакоподобное», но пока в очень разбавленном виде. Так сказать, «правая оппозиция». За ней — творческая интеллигенция.

Другая группа (ее именуют «партизаны»), апеллируя к истории, нажимает на «польский дух», делает упор на «сильную» Польшу, на «крепкую руку» внутри страны. Два главных врага — ревизионизм и сионизм.

Гомулка лавирует, ведет линию на уравновешивание противоположностей, на поиски «золотой середины». Опираясь на «правых», он сдерживает «левых». И наоборот.

По моим наблюдениям, «левые» усилили нажим. Но националистические тенденции вряд ли возьмут верх. «Ревизионисты» (в хорошем смысле этого слова) будут преобладать.

И вывод: «Политическая карьера Гомулки явно на исходе».

Гомулка продержался до конца 1970 года. Повышение цен вызвало волну протеста на Побережье. Рабочие вышли на улицы. Власть дала команду стрелять. Польша бурлила.

Начало кризиса я мог наблюдать из Завидова. По-моему, поляки просили задействовать наши войска. Во всяком случае, я слышал слова Брежнева: в Чехословакии бузила интеллигенция, а здесь протестует рабочий класс. Это принципиально меняет дело.

Брежнев попросил найти Герека (член политбюро ЦК ПОРП, первый секретарь в Катовицах). Отвечают, что с Катовицами нет закрытой связи. Не важно, найдите и соедините! Нашли. Разговор велся из зимнего сада, при мне. То, что говорил Брежнев, я слышал, а то, что говорил Герек, понял из рассказа Брежнева. Кстати, следует иметь в виду, что они уже были знакомы и как-то хорошо монтировались вместе.

— Товарищ Герек, как у вас дела?