XX век как жизнь. Воспоминания

За речью — речь,За дачей — дача,За выпивоном —Выпивон.И каждый день,Смеясь и плача,Встречаем мыКак страшный сон.То нас возносит на вершины,То засыпает нас песком,То погружаемся в глубины,То на верблюдах мы верхом.Мы проникаем в базы НАТО,

Клеймим позором ихний строй,И насаждению развратаМы объявляем страшный бой!За речью — речь.Покой нам только снится.За страшным сномЕще страшнее сон.Холмом могильнымВысятся страницы,И рвется из душиОтчаяния стон.

Аплодисменты, хотя и не бурные. Докладчик смотрел кисло. Не попал, говорит, в десятку…

Решил пойти другим путем. Написал гимн Завидову. В качестве первоосновы взял известную песню «На тебе сошелся клином белый свет» (М. Танич, О. Фельцман). Вот что получилось.

На речах сошелся клином белый свет,

На речах сошелся клином белый свет,На речах сошелся клином белый свет,А конца им, а конца им нет и нет,А конца им, а конца им нет и нет.Речь на праздник, речь на пленум, речь на съезд,Речь на праздник, речь на пленум, речь на съезд,Речь на праздник, речь на пленум, речь на съезд.Ох, тяжелый, ох, тяжелый это крест,Ох, тяжелый, ох, тяжелый это крест.Я пытался как-то выйти из ворот,Я пытался как-то выйти из ворот,Я пытался как-то выйти из ворот,Да охрана, да охрана не дает,

Да охрана, да охрана не дает.Эх, построить бы в Завидове дворец,Эх, построить бы в Завидове дворец,Эх, построить бы в Завидове дворецИ с семьею поселиться наконец,И с семьею поселиться наконец.Но «девятка» не дает нам кирпичей,Но «девятка» не дает нам кирпичей,Но «девятка» не дает нам кирпичей,Говорят, их не хватает для речей,Говорят, их не хватает для речей.Сколько зим сидим и пишем, сколько лет,Сколько зим сидим и пишем, сколько лет,Сколько зим сидим и пишем, сколько лет,

На речах сошелся клином белый свет,На речах сошелся клином белый свет.

Докладчик остался доволен.

Вот так и жили. И пели. Челядь второй категории — так я обозначал для себя наше положение в партийно-государственной иерархии.

* * *

По-моему, XXIV съезд и по содержанию доклада, и по характеру прений, и по кадровым переменам был интереснее, чем XXIII съезд. Беда только в том, что все интересные мысли, рекомендации, указания постепенно тонули, угасали в бюрократических дебрях аппарата. Точнее, так: тонуло, поглощалось все, что шло вразнотык с интересами аппарата.

Было и личное огорчение. Иноземцев был избран кандидатом в члены ЦК КПСС, Арбатов, Александров и Загладин — членами Центральной ревизионной комиссии. А меня «забыли». Мне надоело отвечать на вопросы знакомых по этому поводу. Тем более я не знал, что отвечать.

После съезда Брежнев лег в больницу на ул. Грановского, чтобы прийти в себя после предсъездовской и съездовской суеты. Однажды позвонил Цуканов и сообщил, что Брежнев приглашает нас на ужин. Приехали. Все путем. Удивил арбуз без косточек. Макариос прислал, пояснил хозяин. Перебрасывались какими-то пустыми репликами. Тягомотина, в общем. И наконец:

— Ты, наверное, обиделся на меня?

— За что?

— Не придуривайся. За то, что не избрали тебя.

— Не обиделся (продолжал я придуриваться). Просто надоело отвечать на вопросы, ответы на которые я не знаю.

— Ты, конечно, считаешь, что я всесилен. Что хочу, то и ворочу. Не так дело обстоит. Я несколько раз предлагал твою кандидатуру. А мои товарищи по политбюро — против. Уж больно ты непочтительный, что ли… Они же чувствуют, как ты на них смотришь. А помнишь протокол? В общем, не взыщи. Если хочешь — делай выводы.

Я конспективно излагаю. Л. И. долго говорил. Почти весь арбуз успели съесть. Так для меня закончился XXIV съезд.