Ýòêèíä À. Âíóòðåííÿÿ êîëîíèçàöèÿ (Áèáëèîòåêà æóðíàëà «Íåïðèêîñíîâåííûé çàïàñ») - 2013.djvu

Сначала юный Эдвард был очарован знаменитым род­ственником, но с годами дядя все сильнее раздражал его. Ма­лик предупреждал свободный мир об опасности порабоще­ния Советским Союзом с его «миссионерским пылом и империалистическими идеями». В I960 году во время дебатов с Эдвардом Теллером, отцом водородной бомбы, Малик поде­лился своей мечтой о мирном распаде коммунизма под давле­нием изнутри. Для этого, считал Малик, существует «множе­ство возможностей, кроме войны» (Teller, Malik I960). Он ненавидел «нейтрализм» и охотно оперировал понятиями «За­пад» и «Восток», посвящая их философскому анализу многие страницы своих трудов. Ддя Малика коммунизм и ислам были двумя силами, занимавшими «промежуточное» и «неаутентич­ное» положение между Востоком и Западом. Ливанский хрис­тианин, он в равной мере не доверял коммунизму и исламу, но с особой страстью нападал на Советы. «Коммунизм бесконечно изобретателен в своем стремлении отравить нормальные отно­шения между Западом и Востоком», — писал Малик в 1953 году, во время революции в Египте. Примерно в это же время он рас­сказывал Эдварду Сайду «о столкновении цивилизаций, войне между Востоком и Западом, между коммунизмом и свободой».

В этих словах сквозит недоверие Сайда к рассказам дяди, но оценить интенсивность и длительность его борьбы с влияни­ем Малика помогает другая цитата: «Мне ясно, что это был ве­ликий отрицательный интеллектуальный урок моей жизни». Все последующие десятилетия, признавал Сайд в 1999 году, он жил под воздействием этого «урока», анализируя его «вновь и вновь с сожалением, ощущением тайны и бесконечным разо­чарованием» (Said 1999: 2б4—265).

Для многих интеллектуалов Третьего мира Советский Союз был вдохновляющим образцом, а для некоторых — также и источником поддержки. Самые известные леворадикальные мыслители принимали участие в борьбе за освобождение, ко­торую направлял (а порой и манипулировали) СССР. Эту кон­вергенцию коммунизма и антиимпериализма в начале XX века иллюстрирует судьба американца Джона Рида, сторонника боль­шевистской революции, который умер в Москве в 1920 году пос­ле участия в Конгрессе народов Востока в Баку. Жизнь и труды Розы Люксембург, Антонио Грамши и Жан-Поля Сартра явля­ются более значимыми примерами. Но по мере того как Совет­ский Союз превращался в крупное империалистическое госу­дарство, на равных соперничавшее с другими сверхдержавами, свободомыслящие, тяготевшие к марксизму интеллектуалы лишались своих интеллектуальных опор. Те способы, которы­ми мыслители XX столетия понимали две основные тенден­ции своего времени — деколонизацию и распад имперского порядка, с одной стороны, и холодную войну и распад соци­алистической системы, с другой, — мучительно противоречи­ли друг другу.

Именно в основополагающих трудах Сайда заметна эта не­полнота постколониального мировоззрения, которое отмахи­валось от Второго мира как от досадной помехи. Для либера­лов, которые верили в «теорию модернизации», Второй мир не отличался от Третьего, так как оба они были только ступенями на лестнице усовершенствования, ведущей в Первый мир. Постколониальные критики рассуждали обратным образом:

416

для них Второй мир не так уж сильно отличался от Первого, по­скольку ни тот ни другой не смогли поддержать Третий мир. Это безразличие ко Второму миру укрепилось, когда советский режим рухнул, надежды его попутчиков не оправдались, а ува­жение к нему сменилось презрением. Сайд, однако, никогда не был советским попутчиком. Юношеские споры с матерью, сто­ронницей Насера, привели к упорному избеганию им просо­ветских идей, которые были популярны в его кругу. Со своим рано сформировавшимся «бесконечным разочарованием» в идеях своего круга Сайд пытался найти особенный, творческий путь, который бы развенчал принципы и Насера, и Малика. Но к этому времени пали не только режим Насера в Египте, но и СССР. Если бы Малик дожил до 1991 года, он бы радовался тому, как сбылось его предсказание о ненасильственном распаде социалистической системы под давлением изнутри. Сайд ни­как не отозвался на эти и дальнейшие события во Втором мире. Комментировать их значило бы согласиться с дядей.

Но в одной из последних своих книг Сайд попытался взгля­нуть на Восточную Европу чуть более пристально. В книге «Фрейд и неевропейское» (Said 2003) Сайд обратился к восхи­тительной и спорной идее Фрейда, что Моисей, основатель иудаизма, был не евреем, а египтянином. Сайд был прав, под­черкивая ориенталистский интерес Фрейда к Египту; но Фрей­да в такой же степени интересовал и «нетрадиционный Вос­ток». Более глубокий анализ показал бы, что в кругу Фрейда германские и австрийские евреи смотрели на евреев-беженцев из Восточной Европы сквозь призму тех самых стереотипов, которые были описаны Саидом в «Ориентализме». Однако кли­ентура в Вене по большей части состояла именно из восточно­европейских евреев (Эткинд 1993). Как и в случае с Моисеем, Фрейд не шел по пути стереотипов.