К моему несказанному сожалению, мне не с кем было посоветоваться. Мериен, безусловно, лишь обрадовалась бы моему карьерному взлету: хотя она постоянно, пусть и неосознанно подчеркивала, что ее интересует прежде всего моя незаурядная личность (тихо посмеиваюсь в скобках!), я видел, что наше социальное, а в первую голову, материальное неравенство ее угнетает и заставляет испытывать иррациональное чувство вины, незаслуженное и оттого мучительное.
Слайт… О, Слайт вцепится в эту возможность, как изможденный тигр в брошенную дрессировщиком кость. Слайт начнет названивать ежедневно, ежечасно, пока не принудит меня дать согласие и отправит шпионить в элитарный клуб, вызывающий у него столь болезненный интерес. Бедный наивный инспектор сочтет предложение Курта подарком небес, начисто забыв, что Мак-Феникс не из тех игроков, что игнорируют висящую на хвосте полицию. Почему-то я был уверен: все сложится таким образом, что я окажусь не вправе выдать Фрэнку информацию. Помешает ли мне врачебная этика, клятва или еще что в этом духе, но Слайт не услышит ни слова в пользу своей теории.
Беда была в том, что мне самому до жути хотелось взглянуть на «Тристан» изнутри. Побывать там, среди людей, которых Курт называет друзьями, разобраться, отчего он мчится в свой чертов клуб, что его так тянет, заставляя сидеть до глубокой ночи, отчего завсегдатаям «Тристана» вдруг понадобился штатный психиатр.
Я допускал, даже знал наверняка, что Курт не сказал мне всей правды, но он и не соврал: он за меня поручился и ему поставили условия. Я помнил, что он обещал показать мне клуб, а потому предположил, что он прощупал почву и был поставлен перед фактом. Со всем своим самонадеянным пылом Мак-Феникс взялся за мое трудоустройство и лишь на последнем этапе решил спросить согласие кандидата. А я, неблагодарный, не кинулся ему на шею.
Заказав ужин в ресторанчике неподалеку от бани, я вспоминал Нелли Томпсон и два прекрасных, начисто загубленных ею дня, свое одинокое купание и прогулки по скалам. Мне было грустно. Я терял нечто ценное, ставшее важной составляющей моей жизни, по сути из-за этой взбалмошной женщины я терял друга, временно, как я полагал, но все же, его подколки и шуточки, остроумные ходы за шахматной доской, едва обретенного партнера в снукер, отличного собеседника и просто интересного мне человека. Отныне его вечера, его ночи и уик-энды принадлежали роскошной брюнетке, а дни напролет он проводил в клубе. То, что он предложил мне, было выходом для нас обоих, возможностью общаться ежедневно, не покидая при этом Лондона, чертовски хороший вариант, но… Если бы он просто позвал в свой клуб или попросил о помощи, к примеру, поработать, пока они подыщут мне достойную замену, я бы не колебался ни секунды. Но быть обязанным ему карьерным взлетом, скандальным, неправильным, ради близости с ним, кто знает, может, и подставить свой зад ради работы в элитарном клубе – нет уж, увольте! Теперь меня оскорблял сам факт подобного предложения.
Поужинав, я вернулся к себе на квартиру и, с порога услышав звон, едва успел добежать до разрывающегося на весь дом телефона.
Звонила Мериен! Душа моя, любовь моя! Девочка моя нежная!
Улыбаясь до ушей, не снимая пальто, я сел прямо на пол в прихожей и самозабвенно отдался тихой беседе, наслаждаясь звуками ее дивного голоса. Мы обсудили все скопившиеся новости, ее и мои, мы перемыли косточки всем нашим знакомым, вновь в подробностях оговорили назначенную на будущую зиму свадьбу, оттенок заказанных пригласительных карточек (Мери придавала им неоправданно большое значение, но я не мешал ей наслаждаться мелочами). В конце двухчасового разговора Мериен неожиданно прямо сказала, что ей не нравится Мак-Феникс и мои дружеские отношения с лордом. Тогда я спросил, знала ли она его раньше, и она ответила «да». Они были представлены друг другу на одном из благотворительных балов, где Курт ухаживал за подругой Мери, Сандрой Тайлер, и Сандре этот роман стоил жизни; Мак-Феникс произвел на нее отталкивающее впечатление, Мериен повторяла, что это опасный человек, но не смогла, а может, просто не захотела мне объяснить, почему она его боится. Я лишь предположил, что в прошлом они были гораздо ближе друг другу и общались теснее, чем она стремится мне показать, что его скверный характер, его жестокость сказались на ней так же, как и на мне. Ей было, что рассказать, что-то связанное с ее грустным прошлым, ей хотелось предупредить меня, уберечь, но бедная девочка была не готова, и я не стал давить. Я на нее никогда не давил.