За что сражались советские люди

О том, что здесь была деревня, напоминают только стоящие как памятники над могилами – холмами куч головешек большие полуразрушенные и закопченные дымом глинобитные печи с широко разинутыми ртами и квадратными глазницами… Вокруг печек кое-где валяются искореженные в огне пожарища самодельные железные кровати с ажурными искривленными спинками. Там же валяются большие и маленькие чугунные и глиняные горшки. А на боках и спереди печек сквозь копоть просматриваются наивные и забавные рисунки, написанные химическими чернилами: «Корзинки подсолнухов», «Парубок со своей дивчиной», «Котята с мячом», «Петухи-драчуны» и «Хохлатки с цыплятками»… Мы медленно продвигаемся вдоль улицы.

В центре деревни, как и в любой, стоит журавель с высоко поднятым пустым деревянным ведром. Мы поспешили к колодцу с надеждой глотнуть свежей и прохладной воды… Опускаем деревянную бадью вниз. Бадья ударяется о что-то непонятное, но не о водную поверхность, словно колодец высох. Вытаскиваем бадейку и видим на ней кровь… Все ясно, в колодец немцы сбросили трупы…

Неподалеку от колодца опять видны трупы совершенно обнаженных женщин и даже малолетних девочек. Мы накрыли их своими плащ-палатками и пошли, совершенно подавленные, дальше…

В одной из печек я увидел крупного и слегка опаленного серого кота. Он лежит на животе в классической позе, подобрав под себя лапы и положив рядом пушистый хвост. Его печальный взгляд совершенно безразличен ко всему окружающему миру.

Кот не обращает на меня никакого внимания и не собирается удирать. У меня возникло сомнение: «А живой ли он?» И вдруг вижу, как у него из глаз текут слезы. Значит, живой… Мне очень хотелось погладить этого кота, но я не посмел, так как не заслужил этого…

В конце пепелища мы увидели почти призрачную женскую фигуру, которая в дыму внезапно появляется и также исчезает. Она, видимо, давно тут нас поджидает на краю дороги. Подходим к ней вплотную и останавливаемся… Женщина хоть до крайности истощена, но стоит прямо. Ее пепельно-седые, густые и волнистые волосы, до пояса, говорят о том, что она еще молода. Ее голова и лицо – пергаментная кожа, натянутая на череп. Заостренный и тонкий нос-клюв и глубоко запавшие глаза, бессильно опущенные костлявые руки и ноги-спички наводят на мысль, что перед нами человек, вышедший нам навстречу с того света. Мы боимся спрашивать ее о чем-либо потому, что в ней еле-еле теплится жизнь. Один из пожилых пехотинцев, у которого сохранилась еще вода, наливает в стаканчик и подает ей. Она взяла стаканчик в свои тонкие и дрожащие пальцы и медленно с наслаждением выпила. Затем вернула пустой стаканчик, произнося по слогам: «Спа-си-бо-чки, но вы запоздали». Выговорив эти слова, она свалилась на руки пехотинца, который стоял ближе всех возле нее. Ее голова отвисла назад с открытыми глазами, а руки свесились как пустые рукава. Мы поняли, что она мертва…

Наконец мы оказались на окраине деревни и подумали, что все уже позади. Но самое страшное мы увидели только тут. Вот они – все жители от мала до велика лежат рядом с дорогой. Пехотинцы, обнажив свои головы, медленно двигаются мимо нескольких сотен расстрелянных женщин, стариков, детей. Нам тяжело и стыдно. Я плачу навзрыд, задыхаясь от злости и ярости.[734]