За что сражались советские люди

Когда близ деревни появились немецкие факельщики, 95-летний старик Кирилл Матвеевич Кривенков отказался убегать. «Я ему говорю: „Пойдем со мной в лес, а то они тебе хату запалят“. – „А я их вилами, коли придут! Потом нехай палят“, – рассказывала потом соседка. – Когда немцы зажигали деревню, люди побежали в топь. Немцы подошли к его хате, а он вышел со двора с вилами. Навстречу ему немец с соломой – поджигать. Он ударил его в живот вилами. Другие немцы его схватили. Он минут пятнадцать кричал: „Ратуйте!“ Они ломали ему руки и сломали в костях, а потом застрелили его из нагана в ухо. И дом спалили…».[746]

…Много лет спустя мальчишка, живший в одной из таких деревень, вспоминал, как с матерью и соседками сидел в овраге недалеко от деревни. «Из оврага была видна деревня, и было видно, как отступавшие немцы жгут хату за хатой. И женщины, глядя на это зрелище, молились богу и крестились. Это была благодарность за то, что они сами остались целы, что их миновала смерть, а о домах уже не думали».[747]

Когда наконец приходили советские войска, их встречали люди, обитающие в развалинах собственных домов. «Деревушка на Брянщине, только-только освобожденная, – вспоминал один из красноармейцев. – Погреб, на нем крыша из кукурузных стеблей, и там, в земле, живут „сводные“ семьи, то есть те, кто остался жив, – чей-то ребенок, чей-то старик. Женщина из погреба показала мне рукой на мужика – он был полицаем. На глазах селян вырезал на груди ее четырнадцатилетнего сына звезду, выколол глаза, а когда стал рубить по одному пальцу, мальчик умер. Женщина говорила и – не плакала».[748]

Наступившая зима была безжалостной к потерявшим жилье людям, гревшимся у собственных развалин. Ни теплой одежды, ни еды. И, несмотря на помощь армейских и гражданских властей, многие из тех несчастных не пережили зимы.

«Напрасно гитлеровцы пытаются говорить о военном значении „зон пустыни“, – возмущенно писал Эренбург. – Подожженные деревни не остановили русских танков, которые прошли от Льгова до Житомира. Красная Армия привыкла ночевать в лесах: спокойней – нет мишеней для вражеской авиации. Русские солдаты тепло одеты. Они обойдутся без изб. Погибнут старики и дети.

Украина славилась яблоками. Я видел срубленные и спиленные плодовые сады. Военное значение? Какая глупая шутка! Срубить в селе сто яблонь – и это задержит Красную Армию?

Я видел тысячи молочных коров, застреленных немцами… Неужели убийство коров, овец, свиней может задержать Красную Армию? Ведь корова – это не цистерна с горючим. Но коровы – это молоко для детей».[749]

А германское командование изобретало все новые и новые способы ослабить русских. Можно, например, угонять не только военнообязанных, не только женщин и стариков, но и малолетних детей: от десяти и младше. В документах вермахта указывается: «При проведении этой акции речь идет не только о недопущении непосредственного увеличения военной мощи противника, но и об уменьшении его биологической силы на далекое будущее. Кроме того, вывезенные дети являются удобным средством обеспечения организованной эвакуации взрослого населения».[750]

* * *

Военнопленных, которых можно было уничтожать, уже не оставалось: не немцы брали в плен красноармейцев, а красноармейцы – немцев. Но уж если в руки солдат вермахта попадался пленный, его ждала лютая смерть.

На Витебском направлении советские части выбили немцев из очередной деревни; идя среди разрушенных домов, разведчик Евгений Черепанов заметил, что у немецкого блиндажа чуть поодаль стоят солдаты.