Уже через несколько дней после начала контрнаступления места сомнениям не осталось; их место заняли ужас, гнев и ненависть к нацистским палачам. И еще — глубочайшее изумление. «История донесла до нас, что немецкий народ является одним из культурнейших и цивилизованных народов Европы, — вспоминал политрук одной из стрелковых частей Николай Ляшенко. — Однако, насмотревшись на эти невообразимые, бесчеловечные, садистские зверства, творимые руками немцев, не хотелось верить истории. Человеческое сознание не в состоянии ассоциировать эту дикую жестокость с культурой и цивилизацией. Мы искренне удивлялись: неужели все эти дикие звери, творящие на нашей земле столь бесчеловечную расправу над безоружными людьми, выращены в цивилизованной Германии?»466
То, что творили на оккупированной земле цивилизованные немцы, было поистине ужасно. «Уж сколько сел мы освободили от бандитов, и с какой радостью встречают нас колхозники и рассказывают, как их грабили, издевались и мучили, — писал в письме домой один из красноармейцев. — Это прямо надо сказать, что у гитлеровских бандитов нет нисколько человеческого, они превратились в зверей»467
.«Когда ранее оставленные пункты были вновь заняты нашими войсками, обрадованное население, в частности дер. Падиково, целовало красноармейцев и благодарило их за освобождение от немцев, — говорилось в отчетах органов внутренних дел. — Жители заявляли, что если раньше они не верили газетным сообщениям о зверских и грабительских действиях немцев, то теперь, встретившись с ними лицом к лицу, они запомнят это на всю жизнь»468
.По ночам советские войска продвигались вперед при свете горящих изб. Это немцы, отступая, жгли за собой деревни. «Ночью было светло как днем», — вспоминали потом солдаты, а летописец группы армий «Север», описывая события той страшной зимы, не без гордости заметил: «Советы получили во владение мертвую местность»469
.Это было действительно так. Красноармейцев встречали разрушенные деревни и поселки. «Ночной Клин был городом ужаса, — вспоминал американский журналист Гери Кэссиди. — Когда мы прибыли туда, город был окутан полнейшей темнотой, чернели сожженные домашние очаги, в оставшихся домах полностью отсутствовал свет... Шоссе на западе представляло собой еще более ужасную картину. В первой же деревне у шоссе еще дымились обугленные руины. Там у немцев еще было время перед отступлением произвести поджоги. Следующая деревня Петровское не была разрушена... Там немцев застали врасплох»470
.Перед отступлением из подмосковной Красной Поляны солдаты вермахта согнали население поселка в здание районного исполкома. Людей хотели угнать с собой — на принудительные работы; восемь дней старики, женщины и дети находились в холодном, с выбитыми стеклами помещении, без хлеба и воды. На улице стояли сорокаградусные морозы. К тому времени, когда подоспевшие части Красной Армии освободили поселок и отогнали пытавшихся поджечь исполком вместе со всеми людьми немцев, у четырех женщин на руках умерли груднички.
А вот в деревне Рысино под Ленинградом советские войска опоздали. Страшная картина предстала перед бойцами: «Два больших деревянных дома, стоявших вплотную, были превращены гестаповцами в камеры заключения... На месте пожарища еще дымились обгоревшие головни, а обуглившиеся крыши похоронили под собой тела погибших в огне. Из-под черных балок торчали обгоревшие руки и ноги. Но сгорели не все заточенные. Часть, выломав окна и двери, пыталась спастись бегством, их хладнокровно расстреливали. Вокруг и особенно за домами лежало много расстрелянных. Но и этого для извергов оказалось мало. Вытащив несколько десятков обугленных трупов, они разбросали их по обеим сторонам дороги до самого конца улицы, а за деревней прямо у дороги сложили огромную груду из тел расстрелянных военнопленных»471
.