Михаил Старицкий

За двумя зайцами

Комедия из мещанского быта в четырех действиях

Перевод А. Н. Островского.

(Написана по мотивам пьесы И. С. Нечуй-Левицкого «На Кожемяках»)

Действующие лица

Прокоп Свиридович Серко — мещанин, владелец лавки.

Явдокия Пилиповна — его жена.

Проня — их дочь.

Секлита Пилиповна Лымариха — сестра жены Серко, торговка яблоками.

Галя — ее дочь.

Свирид Петрович Голохвостый

— промотавшийся цирюльник.

Настя,

Наталка — подруги Прони; манерны.

Химка — прислуга у Серко.

Пидора — поденщица у Лымарихи.

Степан Глейтюк — служил в наймах у Лымарихи, теперь — слесарь.

Марта — бубличница,

Устя — башмачница — гости у Лымарихи.

Мерония — живет при монастыре.

Двое басов.

Иоська — ростовщик.

Квартальный, шарманщик, мещане и народ.

Действие первое

Глубокий яр. Слева под горой хорошенький домик Серко с садиком, за ним забор и еще чей-то сад и домик, справа гора, забор, а дальше овраг. Вдали на горах виден Киев. Вечер.

Явление первое

Прокоп Свиридович и Евдокия Пилиповна сидят на лавочке у дома.

Евдокия Пилиповна. Ишь, как сегодня вечерню рано отслужили, еще и солнышко не зашло! А все оттого, что новый дьячок славно вычитывает.

Прокоп Свиридович. Чем же славно?

Явдокия Пилиповна. Как чем? Громогласно: словами, что горохом, сыплет.

Прокоп Свиридович. Верно, верно! Как пустит язык, так он у него, что мельничное колесо, только — тррр!.. И мелет, и обдирает разом…

Явдокия Пилиповна. А твой старый мнет, мнет, бывало, язык, что баба шерсть.

Прокоп Свиридович. Разве можно равнять этого щелкуна со старым дьячком! Тот таки читает по-старинному, по-божественному, а этот…

Явдокия Пилиповна. Заступается за свой старый опорок, видно, что табачком потчует.

Прокоп Свиридович.

Так что с того, что потчует!

Явдокия Пилиповна. А то, что и в церкви табаком балуешь, словно маленький…

Прокоп Свиридович. Лопочи, лопочи, а ты заступаешься за нового потому, что молодой.

Явдокия Пилиповна. Еще что выдумай!

Прокоп Свиридович. И выдумаю!

Явдокия Пилиповна. Вот уж не люблю, как ты начнешь выдумывать да говорить назло! (Отворачивается.)

Прокоп Свиридович. Ну, ну, не сердись, моя старенькая, это я пошутил!

Старуха, надувшись, молчит.

Не сердись же, моя седенькая!

Явдокия Пилиповна. Да будет тебе!

Прокоп Свиридович. Чего будет? Хвала богу, прожили век в добром ладу и согласии, дождались и своего ясного вечера… Да не зайдет солнце во гневе вашем…

Явдокия Пилиповна.

Ладно, я уже на тебя не сержусь. Только не блажи.

Прокоп Свиридович. Нет, нет, не буду. А нам и правда жаловаться не на что: век прошел, горя не ведали, хоть облачка и набегали, от тучи господь уберег. Есть на старости и кусок хлеба, и угол.

Явдокия Пилиповна. Да ведь и поработали, рук не покладаючи.

Прокоп Свиридович. Так что ж! Кто радеет, тот и имеет! Непрестанно трудитеся, да не впадете в злосчастие. Лишь бы чужого хлеба не отнимать, да на чужом труде не наживаться!

Явдокия Пилиповна. Уж на нас, голубок, кажется, никто не может пожаловаться!

Прокоп Свиридович. А кто знает? Может, и нам зря перепала чужая копейка.

Явдокия Пилиповна. Как же без этого торговлю вести? Это уж пусть бог простит! Нам ведь надо было стараться: дочка росла единственная; на приданое-то нужно копить.

Прокоп Свиридович. Так-то оно так… И наградил нас господь дочкой разумницей.

Явдокия Пилиповна. И-и! Уж умны — прямо на весь Подол! Ну, да ведь и денег на нее не жалели: во что нам эта наука стала — страх! Сколько одной мадаме в пенцион переплачено!

Прокоп Свиридович. А за какой срок? Долго ли там пробыли?

Явдокия Пилиповна. Мало, что ль? Целых три месяца! Ты б уже хотел свое родное дите запереть в науку, чтоб мучилось до самой погибели.

Прокоп Свиридович. Я не о том; мне эти пенционы и не по душе вовсе, да коли деньги за год плочены, надо было за них хоть отсидеть.

Явдокия Пилиповна. Денег жалко, а дите так нет, что оно за три месяца исхудало да измаялось, хоть живым в гроб клади! Там мало того, что науками замучили, извели, так еще голодом морили! Дите не выдержало и домой подалось.