За экраном

Надо сказать, среди членов худсовета были и такие, которым не все было по вкусу в раскритикованных фильмах, но им не нравилось отнюдь не то, за что эти фильмы критиковались в постановлении.

Помню, после просмотра первой серии «Ивана Грозного», свой разговор с Хмелевым [21] , который сказал: «Фильм гениально нарисован и отвратительно сыгран». Примерно то же самое повторил мне и Дикий [22] после просмотра второй серии.

Большинство выступающих уже не возвращались к разбору картин, а, принимая оценку постановления как непреложную истину, искали причины, почему раньше им самим не пришло это в голову. По существу, все прения сводились к тому, как направить внимание художников и критиков в ту сторону, куда нацеливало постановление. «Иван Грозный» (вторая серия) стал последним фильмом Эйзенштейна. При жизни Сергея Михайловича он лежал в темницах Госфильмофонда. Картину увидели лишь много лет спустя после его смерти, как и небольшой этюд из обрезков «Бежина луга». Л. Лукову пришлось снять другой фильм о Донбассе – «Донецкие шахтеры»: он может служить образцом для рекламных проспектов, в нем нет ни малокультурных, ни выпивающих шахтеров.

Осенью же 1946 года, когда шло заседание худсовета, наиболее эмоционально почувствовал и передал настроение присутствующих Алексей Денисович Дикий. Он сказал: «Гроза!» Действительно, так можно было назвать события дня. Гроза над кинематографом. Дикий пытался объяснить ее отсутствием принципиального критерия при оценке картин, говорил о том, что в худсовете существует круговая порука…

Из режиссеров, чьи картины были подвергнуты критике, выступал только Пудовкин, и, надо сказать, его выступление было проникнуто истинным желанием разобраться в том, что с ним произошло. «Я совершил огромный творческий грех – взялся за картину, которая не выросла из моего сердца». Он несколько раз повторял эту мысль. Ниже, в своих заметках о встрече с Пудовкиным, я расскажу, как я представляю себе его переживания в связи с этой картиной.

В выступлениях других режиссеров – и Герасимова, и Пырьева – именно тогда впервые прозвучали слова о государственности

кинематографа, о том, как велика ответственность каждого художника. Несколько раз повторялись слова Сталина о недобросовестном подходе многих мастеров к работе. Приводились его слова о творчестве Гете, который над «Фаустом» работал тридцать лет. Каждый вносил свою лепту, пытаясь понять, как выйти из создавшегося положения, когда пять фильмов, отлично принятых худсоветом, оказались раскритикованы. Не обошлось и без личных упреков – поисков тех, кто больше всего хвалил эти картины… Кинематографисты зачитывали и напоминали друг другу оценки фильмов. Многие каялись: уже чувствовалось, что скоро прозвучат слова Жданова, – а может быть, и уже прозвучали – о том, что каждая большая картина подобна выигранной битве, ибо она рассчитана на миллионы. Были разговоры и о семейственности, и о том, что оценка фильмов строится на приятельских взаимоотношениях. Композитор Захаров говорил: «Произведения, которые нравятся массам, нравятся и наверху. Это и есть критерий. Я понял это, когда готовил программу хора Пятницкого к правительственному концерту».

Заседание шло очень долго и сумбурно, в конце постановили в следующий раз конкретно разобраться в ошибках, для чего создали комиссию.

Но собраться этой комиссии не пришлось. Был создан новый худсовет. Вот его состав: председатель – проф. Еголин А.М., зам. начальника управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), члены: Ильичев, главный редактор «Известий», Ермилов, главный редактор «Литературной газеты», Михайлов, секретарь ЦК ВЛКСМ, Дубровина, зам. министра просвещения, Лебедев, директор Третьяковской галереи, Щербина, зав. отделом искусств «Правды», Степанов, зав. сектором управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), Заславский, публицист, член редколлегии «Правды», генералы Таленский и Галактионов, историк Городецкий, наконец, творцы: писатели Леонид Леонов, Борис Горбатов, Алексей Сурков, все тот же композитор Захаров, руководитель хора им. Пятницкого, художник Жуков.