За грехи отцов

Он глянул на часы. Опять опоздал к ужину. Будет напряжение с Улли, которая упахивалась с младенцем и требовала от мужа больше внимания, чем тот мог дать. В этом браке что-то было не так. Карлин думал, что рождение ребенка что-то изменит, но, кажется, становилось хуже. Или просто у жены послеродовая депрессия, а он слишком мало времени проводит дома, чтобы сказать наверняка. Марк отогнал от себя невеселые мысли и снова посмотрел на Акселя, который замер в напряженной позе около приоткрытого окна.

– Почему фотографы так долго проявляют свои чертовы снимки? – спросил детектив скорее у воздуха, чем у профайлера. – Можно же отдавать пленку на проявку по мере заполнения. Отщелкал – отдал. Мы не знаем ничего, черт возьми. А они медлят.

– Расскажи, что увидел ты.

– А что тебе сказал Старсгард? – вернул вопрос Грин, доставая сигареты. – Он хоть что-то тебе рассказал?

– Предположительно ритуальное убийство в лучших традициях инквизиции.

Грин криво улыбнулся. Но Марк удовлетворенно кинул – детектив постепенно втягивался в диалог и раскрывался. Каждый раз было интересно наблюдать за тем, как он выныривает из внутренней бездны, в которую погружался, расследуя дело.

– Не уверен, что это так, – проговорил Аксель, щелкая зажигалкой. – Слишком много чувств. Разных чувств. Как будто действовали два человека.

– Эй, это моя работа, Грин, – рассмеялся Марк.

Аксель улыбнулся, на этот раз без ухмылки. В его глазах наконец отразилось подобие человеческих эмоций. Детектив сел за стол, откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок.

– Не сходится, – сообщил он Марку. – И жаль, что тебя не было на месте преступления, тебе было бы легче понять, о чем я говорю.

– Я туда схожу обязательно.

– Две жертвы. Убиты разными способами. Вместе они составили завершенную картину. Жертва на костре и священник без рук и глаз в позе полного раскаяния. Словно открытка из средневекового религиозного трактата. В этом есть определенная красота. Особняк начала девятнадцатого века, весь в мраморе и золоте, витые лестницы, ковры. Высоченные потолки. Кстати, потолок подкоптился, я заметил, значит, жгли прямо в доме… Я отвлекся. – Аксель затянулся. – Священник и его жертва. Или случайная жертва и священник, который ее оплакивает.

– И почему тут нет ритуального подтекста? Не удивлюсь, если сожженный труп окажется проституткой, а мужчина – действительно священником. Только шаловливым.

Грин качнул головой, не глядя на Карлина.

– Не уверен, – сказал он.

– Нужно собрать команду, – проговорил Карлин. – А пока просто опиши мне, что ты почувствовал и увидел, когда оказался на месте преступления.

Грин надолго замолчал. Марк видел, как ходят желваки по скулам, как неподвижен его взгляд. Над детективом витало облако дыма, а сам он превратился в статую, изредка взъерошивая светлые волосы. Размышляя, он провалился настолько глубоко в себя, что, казалось, полностью потерял связь с реальностью. Карлину нравилось работать с молодым детективом. Грин был талантлив и трудолюбив, тонко чувствовал границы и уважал чужой профессионализм, одновременно не позволяя сомневаться в своем. В нем таилось что-то глубоко трагичное и холодное, не допускавшее личного сближения; хотя Карлин и начал считать его другом, в работе Аксель оказался бесподобен.

Карлин, посвятивший психологическим портретам серийных убийц всю свою сознательную жизнь, несколько раз проходивший обучение в ФБР, постепенно развивал это направление в Треверберге, огромном европейском мегаполисе, маньяков в котором было на порядок больше, чем в любой другой точке мира. Так уж повелось. Город контрастов, возможностей и сумасшествия.

– Да, скорее всего, на столбе женщина, – негромко начал Аксель. – Кого жгли? Ведьм. Эта женщина – ведьма? Тогда твое предположение о шлюхе вполне резонно, их часто ошибочно отдавали инквизиторам. И если бы она была одна, задачка бы решилась. Но их двое. Почему женщина и священник? Это какая-то насмешка?.. Нет. Он не насмехался. Он хотел что-то показать, продемонстрировать. Зачем отрубать руки? Зачем выкалывать глаза?

– Нам нужно дождаться результатов вскрытия и первого отчета криминалистов.

– У меня такое чувство, – неожиданно посмотрев Карлину в глаза, проговорил Грин, – что, во-первых, это не последнее убийство. Во-вторых, у нас мало времени на разгадку.

– У нас всегда мало времени, и всегда на кону чьи-то жизни. Для начала нужно определить, кто жертвы.

Грин потушил недокуренную сигарету в пепельнице, устало потер переносицу и, выпрямившись, опустил руки на стол.

– Нет, – сказал он. – Мы в состоянии нащупать нить сейчас. Закрой глаза и представь кострище, на столбе – судя по всему, обычный круглый брус, из которых строят дома, пропитанный огнеупорным составом, – висит тело, привязанное веревками. Оно не сгорело полностью, Марк. Повреждения от огня поверхностные. Я думаю, что пламя использовали не как средство убийства, а как инструмент для создания нужной картинки.

– Во времена инквизиции еретиков сжигали, очищая их души в священном пламени.

Синие глаза Акселя блеснули.