За колючкой – тайга

– «Понты» пошло от «пуанты», – вдруг сказал зэк, никогда ранее не отличавшийся светлым разумом. – Балетные тапочки. Блатные двадцатых годов понтами называли жуликов, которые больше шнягу гнали, чем по-воровски работали. При чем здесь я?

Понятно, Летунова работа.

На карцер пусть больше не надеется. Зачем? Если опять выживет – еще больше плюсов наберет. Ноги протянет – опять нет выгоды. После всего хорошего зэки расслабились, того и гляди, встанут. Лишняя проблема перед переводом в теплые края.

Литуновского нужно «вести» в тайгу до упора, после чего вызывать из «семерки» вертолет и доказывать Самому, что Литуновский неисправим. Сам поймет. Кузьма Никодимович прав. Зэк от него второй раз уходит, и второй раз бегство у начальника «дачи» под контролем. С первым разом промашка вышла, так теперь есть лучшее подтверждение тому, что все замечания приняты к сведению. Зэка «вели» почти от самой зоны.

А еще очередной «рывок» Литуновского хорош тем, что отныне любые превентивные меры в колонии будут расцениваться как адекватная реакция администрации на беспредел зэков. Постоянно дергать за титьку Хозяина нельзя – это знает каждый осужденный. И грош цена тому Хозяину, который после таких троганий ничего не предпримет.

Разобщать сообщество в пятьдесят человек нужно постепенно, но постоянно. Начать нужно с Зебры. Напарник Литуновского в тени своего знаменитого партнера по валке леса расслабился и стал пользоваться, как это часто случается на зоне, незаслуженным авторитетом. А позвать сюда Зеброва.

– Куда это его? – тихо спросил Колода Бедового, наблюдая, как конвой выводит из барака Зебру.

Толян ничего не ответил. Нюх вора улавливал запашок, который начинает нестись из административного здания. На работу зэков сегодня не повели, в зоне введен режим особых условий. В соответствии с законом «красных», в период действия этого особого режима приостанавливается осуществление некоторых прав осужденных, как-то: приобретение продуктов питания и предметов первой необходимости, свидания, получение посылок, переписка, телефонные разговоры, просмотр кинопередач и приобретение литературы. На все можно было плюнуть и забыть, ибо этими правами зэки и без того не пользовались. Обидно только, что прогулки запрещены. И еще «красные» почему-то решили, что в условиях введенного особого режима можно хлестать заключенных, когда этого требуют обстоятельства и когда те этого не требуют. Собственно, за что бить, если из барака никто не выходит, революционных песен не поет и к захвату оружия не призывает? Однако особые условия…

Зэки сидели на нарах, конвой стоял вдоль стен. Пахло свежей древесиной, кирзой и все тем же дрянным запашком, что сквозь оконный переплет тянулся из административного здания.

Было странно видеть, как Зебру в барак привел сам Хозяин.

– Спасибо, Александр Николаевич, – сказал полковник, положив руку на плечо осужденного. – Не за помощь, конечно, чего там… Какая помощь в том, что последние беседы с Литуновским вспомнили… За сотрудничество спасибо. За то, что мнимой зоновской дружбе не подвержены, спасибо. Колоду ко мне приведите, – попросил и ушел.

– Братва! – взревел Зебра, падая посреди барака на колени. – Гадом до конца дней быть, если что ему сказал!..

– Встань, полы еще не мыли, – буркнул из угла Бедовый. – Здесь есть кто-то, менту поверивший?

– Да чтоб век воли не видать, – сказали зэки, посматривая на конвой.

– И это правильно, – процедил Толян и вынул из тумбочки «Наследника из Калькутты» Штильмарка. – Не помню, где я… А, четырнадцатая.

С Колодой, ставшим свидетелем эпизода с Зеброй, получилось неловко. Прямо сказать, плохо получилось. В барак он не возвратился, а один из конвоиров шепнул, что у него с Хозяином что-то не заладилось, и Кузьма направил его в карцер.

Когда стало ясно, что план с «парафином» провалился, начальник зоны велел дверь забаррикадировать, ставни закрыть и пустить на территорию собак.

Особый режим.

К восьми часам вечера Бедовый дочитал двадцать вторую страницу и отложил книгу в сторону.

– Что там за шум? – спросил, откидываясь на нарах.

– Эй, – позвал Вобла стоявшего неподалеку от стены, с ее наружной стороны, конвоира. – Скажи, что за шорох?

Собак подзывали. Голоса кинологов, выкрикивающих клички собак, перемежались с общими командами Кудашева и взводного. Что-то наподобие: «Строиться! – Подготовить плац! – Ганс! – Фьюить! – Прибрать территорию силами дневальных!»

– Ты что, глухой? – настаивал у запертой ставни Вобла. – Ты же человек. А большего от тебя и не требуется. Что за шухер?

– «Вертушка», говорят, летит, – нехотя, опасаясь, что его услышит кто-нибудь из своих, проговорил вертухай. – А Летуна вашего от порога вели, поняли? Отпрыгни от ставни, а то прикладом врежу.

Вобла повернулся к люду, но по лицам их догадался, что повторять слова конвоира нет необходимости. Они все слышали.