За последним порогом. Холмы Рима

На следующий день началась эта самая диспансеризация. Мы, как самые младшие, должны были идти первыми, так что прямо с утра мы прибыли к госпитальной палатке, которая стояла немного на отшибе, со всех сторон прикрытая огромными валунами. Рядом с ней находилась и жилая мамина палатка. Место ниоткуда не просматривалось, так что мы не стали изображать спектакль, а зашли к маме вместе. Она тут же нас крепко обняла; я клюнул её в прохладную щёку и сразу начал выговаривать:

– Ну и как тебя ругать прикажешь? Что это за балаган? Ты бы ещё мальчиком прикинулась как Зайка, чтобы уж совсем комедия получилась.

– Не надо меня ругать, Кени, – засмеялась мама, – я правда не хотела ничего такого. Как вы уехали, дом сразу стал пустой, а у меня все мысли только о вас. Я уже к вечеру поняла, что долго этого не выдержу, вот и пошла в гильдию наниматься.

– И как тебя пациенты отпустили?

– Им пришлось. – пожала плечами мама. – Имею я право первый раз в жизни сходить в отпуск или нет? Кое-кто понедовольничал, конечно, но срочных больных у меня нет, так что в конце концов все смирились с небольшой задержкой.

– А как ты умудрилась с дипломом смухлевать?

– Почему это смухлевать? – удивилась мама. – Я свой настоящий диплом показала. Просто не стала показывать протоколы аттестаций. Имела полное право не показывать.

– А, понятно. Лазейка в правилах. До тебя никому в голову не приходило свой ранг занижать.

– Ну да, я первая придумала. Ладно, Кени, не занудничай. Рассказывайте как вы тут устроились.

Час мы пили чай и болтали, потом дамы решили перейти к дамским темам и выставили меня из палатки. Диспансеризация пройдена успешно, ага.

Скоро жизнь вошла в обычную колею. По большому счёту, делать в лагере было совершенно нечего; постоянное обустройство и регулярные тренировки были призваны лишь как-то занять личный состав. По утрам мы в компании с мамой скакали по горам в качестве пробежки, заставляя ветеранов лишь крутить головами то ли в удивлении, то ли в осуждении. Дальше все занимались всё теми же бесконечными делами, так и проходил день.

– А командир-то на маму запал. – авторитетно заявила мне Ленка.

– С чего ты взяла? – полюбопытствовал я.

– Он когда на маму смотрит, у него такое глупое лицо делается, ну, как у мужчин обычно.

– Что значит «обычно»? Может, скажешь, что и у меня глупое лицо? – возмутился я.

– А ты не мужчина что ли? – парировала Ленка.

Я малость попыхтел от возмущения, но в конце концов решил, что какое там лицо – непонятно, зато спорить с женщиной уж точно занятие глупее не придумаешь. Феминизм всё равно не лечится, так что лучше просто не обращать внимания. Чем больше это обсуждаешь, тем больше риск обострения заболевания и перехода его в клиническую фазу.

Подумав немного, я нехотя с Ленкой согласился:

– Пожалуй, есть в нём что-то такое. Но и она на него тоже как-то этак посматривает.

– Вот увидишь, дело там к роману идёт. – заявила Ленка, которая в глубине души была очень романтичной натурой. – Причём скоро, потому что она на нас уже начинает со смущением так поглядывать.

– Ну если ей хочется, то я могу только приветствовать, – пожал я плечами, – это же ненормально, что она вся только в работе. Ей тоже личная жизнь нужна.

Ситуация разъяснилась уже на следующий вечер. Миновали недолгие южные сумерки, но спать ещё совершенно не хотелось. Мы посидели-пообнимались, а потом Ленка предложила: «А пошли к маме. Если она спать не хочет, посидим, чаю попьём». Мы уже практически вплотную подошли к маминой палатке, когда из неё послышался характерный стон. Мы замерли. Стон повторился громче. Мы глянули друг на друга, и одновременно попятились, стараясь не производить шума.

– Ну наконец-то! – довольно сказала Ленка, когда мы достаточно отошли. – Завтра расспрошу её.

– Не вздумай, – встрепенулся я, – не надо её смущать.

– Это она тебя смущается, а нам, женщинам, друг перед другом смущаться нечего.

– Всё равно не надо, женщина.

– Кени, мы уж как-нибудь сами без тебя разберёмся.

* * *

Интендант отряда Тихон Злобин заглянул в штабную палатку, где сидел командир, просматривая бумаги. Командир поднял глаза:

– Заходи, Тихон. Чего хотел?

– Да вот так сразу и не сказать. – Тихон уселся на табуретку. – Знаешь, Эрик, всё-таки с нашей лекаркой что-то сильно не то.

– И что же с ней не то? – поднял бровь командир.

– Ты же помнишь, что у меня на левой руке сустав почти не действовал? Так вот, она его за три дня вылечила. – Тихон посгибал и поразгибал руку, демонстрируя отсутствие проблем.

– Ну и что тебя не устраивает? Вроде радоваться должен.

– Устраивает, конечно. Радуюсь. Просто странно это. Я у себя в Пскове ходил в лечебницу, мне там сказали так: платишь аж двести сорок гривен, ждёшь год очередь на операцию, потом неделю лежишь в лечебнице, потом полгода ходишь на процедуры разрабатывать сустав. А тут за три дня, да между делом! Без всяких операций! Как так? Не понимаю. Не могут же в лечебнице так дурить?

Командир молча смотрел на него, ожидая продолжения.