За последним порогом. Паутина

Ну вот наконец-то и закончился спектакль, призванный подготовить меня к деловому разговору, и речь зашла о настоящей причине вызова.

— Я весь внимание, монсеньор, — откликнулся я.

— Нас интересует сельскохозяйственная продукция вашего баронства. Церковной десятины нам недостаточно, и мы заинтересованы в дополнительных поставках.

Этого я и ожидал — надежды на контрабандные поставки больше нет, а дополнительные объёмы им действительно нужны. А я, в общем-то, и не против.

— С прекращением систематических краж церковная десятина заметно увеличится, монсеньор, — указал я. — Но если вы заинтересованы в дополнительных поставках, то я готов это обсуждать. Однако при всём уважении должен заметить, что я не могу решать этот вопрос через голову моего сюзерена.

— О, у меня и в мыслях не было оставить фон Херварта в стороне, — заявил тот.

— В таком случае не вижу никаких препятствий, монсеньор, — кивнул я. — И цена вас устроит — я не собираюсь наживаться на церкви. У меня есть только одно условие — в случае открытой продажи широкой публике цена должна быть не ниже той, по которой мы продаём в Новгороде.

— Это то, что я хотел услышать, барон, — расцвёл архиепископ.

Как ни удивительно, но мне такое соглашение было, пожалуй, нужней, чем ему. Новгород мог переварить небольшое увеличение поставок, но дальше предложение превысило бы спрос, и нам пришлось бы радикально снижать цену. Продажа излишков оптом была идеальным решением. Оставалось только приструнить Ворона, а вот с этим наверняка возникнут сложности. Впрочем, к любому можно найти правильный подход, вот и посмотрим, нашёл ли я его к Ворону.

* * *

Ратники принесли и поставили кресло, и я уселся в него с бокалом в руке. В бокале, правда, был морс, но выглядел он как вино. Мне, в общем-то, неважно было, что там налито, главное, как я выглядел и какое впечатление создавал. Учитывая фон картины, впечатление я создавал жутковатое.

Впереди, буквально в нескольких саженях, начинался лес, а сзади возвышалась виселица — увы, не пустая. Настроение тоже было соответствующим, то есть поганым. Почему люди не могут вести дела честно и постоянно норовят хоть как-то обмануть? Почему они заставляют меня делать вот это вот всё и чувствовать себя палачом? И почему они немедленно начинают наглеть и вытирать об тебя ноги, если ты не ведёшь себя как безжалостный мерзавец? Я сидел и тихо исходил от злости на Ворона, на людей, на весь этот паскудный мир, где человек не может просто жить, а вынужден всё время кого-то грызть, чтобы не сгрызли его.

— Эй ты, в кустах, позови Ворона, — сказал я, слегка повысив голос. — И побыстрее, пока мне ждать не надоело.

— Кто ты такой, чтобы Ворон к тебе бегал? — послышался ломкий юношеский басок из кустов.

— Ещё одно дерзкое слово, и прикажу причесать кусты из пулемёта, — я был определённо не в настроении выслушивать подобные речи от наглого юнца. — Зови его быстро.

Юнец, немного попыхтев возмущённо в своих кустах, наконец неохотно сказал:

— Идёт уже Ворон, сейчас будет.

Ворон не заставил себя долго ждать — впрочем, я и был уверен, что он отирается где-то неподалёку. Думаю, он был здесь с самого начала, как только плотники начали сколачивать виселицу. Был он ожидаемо мрачен, что нетрудно было понять — даже последнему тугодуму при взгляде на пейзаж становилось ясно, что милой дружеской беседы в нашей программе не значится. Ворона сопровождали двое суровых стариков, по всей видимости, старейшины, или что-то в таком роде.

— Зачем ты их убил? — хмуро спросил Ворон, не утруждая себя приветствиями.

— Это ты их убил, Ворон, — ответил я, потягивая морс. — Или ты ожидал чего-то другого, когда решил меня кинуть? У меня есть принцип всегда вести дела честно. Это широко известно, но почему-то некоторые считают, что этот принцип относится исключительно ко мне, а меня самого можно и нужно обманывать. Это не так.

Вообще-то, я немного лукавил насчёт принципов. То есть принцип у меня и в самом деле такой был, но главное было не в нём. На любой принцип найдётся достаточно сильный соблазн, а я на самом деле не такой уж и принципиальный. Главным для меня была репутация. Принципы — это, в общем-то, личное дело человека, а репутация — это для общества. Не создай я себе репутации человека чести, вряд ли та же Драгана стала бы иметь со мной дело, да и с князем отношения сложились бы совсем другие. Принципы не стоят ничего, зато репутация легко превращается в деньги, и не только. Правда, и потерять её можно тоже легко — достаточно, например, позволить Ворону меня обкрадывать. Не знаю, почему Ворон не понимает таких простых вещей, одичал он в своём лесу, что ли?

— Это были люди Большого Густава, — просветил меня Ворон. — Ты надеешься, что он такое просто забудет?

— Ну, чтобы вспомнить, ему нужно собраться с мыслями, а это будет довольно затруднительно.

Ворон непонимающе смотрел на меня, явно не улавливая смысл сказанного.

— Когда в голову попадает пуля третьего калибра, мысли очень сильно разбегаются, — пояснил я. — Вместе с мозгами.

— Ты его тоже убил, что ли? — ужаснулся Ворон.