За секунду до выстрела

Внутренний голос говорил совершенно справедливые вещи, но прислушиваться к нему я больше не стала. Хотя и заснуть уже не смогла. В эту мою первую, но отнюдь не последнюю бессонную ночь я написала несколько стихотворений. Их потом было много, стихотворений, не столько хороших, сколько разных. Но это «потом» длилось ровно столько, сколько длилась моя тоска по Владимиру Николаевичу. А притупилась, ушла тоска — закончились и стихи. Навсегда. Никогда больше я их не писала. Хотя…

Хотя, положа руку на сердце, в этом и не было особой нужды. Стихов ему — моей первой и единственной настоящей любви — было написано столько, что хватило на все случаи моей дальнейшей жизни. При необходимости я извлекала из памяти более или менее подходящее и, подогнав под конкретные обстоятельства, использовала. С большим, должна сказать, успехом. Ничто не ново под луной! Потом, много позже, я прочитала стихотворение кажется, Риммы Казаковой, и поняла, что все уже было. С кем-то. Когда-то.

«Не помню, кто сказал мне: прочитал

Стихотворенье и как будто током…Как вы узнали? Кто вам подсказал?Ведь это — я…»Но это был лишь кто-то.А тот, кому… А тот, кто… О котором…

Которому…Тот так и не узнал!»

И уже на рассвете этой нескончаемой ночи меня поразило внезапная догадка: Пьер так утешал меня, так вовремя вмешался в разговор и вообще в ход событий, что… Но мы же говорили по-русски!

Выходит, он все понимал. Но даже намека на это не сделал, наоборот, подчеркнул, что ему очень повезло с персональным гидом-переводчиком по Москве.

Правда, интересно?

Глава одиннадцатая

Каждый человеческий организм имеет свои особенности: один не может заснуть после нескольких глотков слабенького чая, второй засыпает, как сурок, после чашки крепчайшего кофе, третий вообще неизвестно когда спит, четвертый, кажется, готов проспать не только звонок будильника или наиважнейшую встречу, но, как раньше было принято говорить, «все царствие небесное».

Полковник не был оригиналом, а к организму своему не очень прислушивался — работа диктовала свои условия, и этой работе подчинялось все. Ну, почти все. В данном случае ни о каком сне не могло быть и речи, поскольку до конца «высокого визита» оставалось всего ничего, а ситуация по-прежнему представляла собой задачку с тремя неизвестными.

Единственным светлым пятном на общем фоне было то, что затея с жеребьевкой сработала. Конечно, процессу немножко помогали заинтересованные люди со стороны, но это особого значения не имело, важен был результат. Никто ведь, кроме особо опасных зануд, не интересуется, каким образом кролик попал в шляпу фокусника. Главное — вытащили зверюшку, сорвали аплодисменты, а остальное… Остальное пусть так благополучно и остается за кадром. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь.

«Забавно, право, ведь опять сработал принцип учета и контроля. С утра учли, кто, где и когда, затем всех ненавязчиво контролируем. Еще забавнее, что журналисты остались довольны, почти никаких претензий. Один только чудак пролетел, как фанера над Парижем: ему, оказывается, сделали важный заказ на какое-то конкретное событие, а по жребию он совсем в другом месте оказался. Кто он там у нас? Норвежец? Нет, кажется, швед. Скандинав, одним словом, не повезло мужику.

Ему, дурачку, в другом повезло. Рост-то у него почти подходящий, прямо баскетбольный, и телосложение ничего, в норме, по всем прикидкам ему персональная круглосуточная охрана полагалась. Так ведь почему отпал? Пьет, оказывается, так, что любого нашего Ваню или Васю за пояс заткнет, причем действительно пьет, а не прикидывается.

На радостях, что в Москву попал свидетелем очередной «судьбоносной встречи в верхах», все деньги, какие с собой привез, пропил. Говорят, сильно на гонорар за будущий снимок рассчитывал. И — такой облом. Плакал этот швед, как ребенок, погорел синим пламенем, как его предки под Полтавой. Когда лес рубят — щепки летят. Пусть радуется, что с него подозрение в международном терроризме сняли. Правда, знать ему об этом совершенно необязательно.»

Подозрения, кстати, сняли не только со злополучного шведа. Из первоначального десятка подозреваемых сотрудники госбезопасности методично и скрупулезно отсеивали лишних. Какая при этом проводилась аналитическая работа — непосвященные (да и многие посвященные) могли только догадываться. Когда осталось пятеро, полковник мысленно перекрестясь, забраковал для себя тех двух журналистов, которые с явным трудом объяснялись на английском языке — одного датчанина и одного западного немца, хотя, по определению, данному им вслух самим же полковником, «рожи у обоих явно протокольные». Оставалось трое…