— Ну да, приходилось ему и художничать. В артели его за первого мастера по малярному делу считают. Где какая ответственная работа, скажем кабинет начальству под обои расписать, — его посылают. Вывески у него тоже здорово получаются. А уж картины такие насобачился, стервец, рисовать, что тебе артист в цирке, хочешь — левой рукой, хочешь — правой. «Давай, говорит, мать, тебя научу художничать, на старости лет кусок хлеба». Четыре таких моря в день — это ему раз плюнуть!
— Хорошо, идите! — резко оборвала ее Римма Аркадьевна. — Я сейчас приду. — И повернулась к удивленной женщине спиной.
К конторе Римма Аркадьевна подходила с бьющимся сердцем. Сейчас она увидит его. И быть может, без свидетелей. Кажется, на сегодня не намечалось никаких совещаний. Если он будет один, и если у него будет хорошее настроение, и если он будет…
— Римма Аркадьевна! Вы к капитану?
— Ах, Андрей Михайлович! Как вы меня испугали! А вы разве тоже? — с разочарованием спросила она. — Позвольте, но ведь вы же были в Управлении? Когда же успели вернуться?
— Меня подбросили на автодрезине. Новости есть. Могу вас поздравить: ваше желание сбудется.
— Какое желание? — остановилась Римма Аркадьевна. Почему-то мелькнула в голове мысль, что Воронову забирают на женский лагпункт. Ах, если бы!..
— На ваше место нашли нового товарища. Ведь вы уже пять заявлений писали…
— Три! — оскорбленно поправила Римма Аркадьевна. — И вообще, я не так ставила вопрос…
— Ну, я не знаю, как вы там его ставили, но мне говорили, что вы себе уже другую работу нашли — в госпиталь сестрой-хозяйкой.
— Да… Собственно, мне предлагали… — натянуто улыбнулась Римма Аркадьевна. — Ну, и кто же этот новый товарищ?
— А вот через несколько дней к нам приедут гости с областной швейной фабрики. Они берут шефство над нашей колонией. Так вот, директор этой фабрики товарищ Кац, великолепный специалист, чуть ли не двадцать лет…
— Кац?!.. На мое место?..
— Да нет! На ваше место товарищ Кац рекомендует одну из своих передовых мастериц. Фамилия ее Грибачева. Я с ними уже познакомился. Какая женщина — прелесть! Умница, энергичная…
— Кто? Грибачева?
— Да нет, я говорю о Доре Ефимовне Кац. Вот приедет, познакомитесь и…
— Знаю! — оборвала его Римма Аркадьевна. — Очень я хорошо знаю товарища Кац, — раздраженно добавила она.
К счастью, они уже дошли до конторы, а то бы Горин обязательно спросил ее, где, когда и как она узнала Дору Ефимовну, а рассказывать об этом и тем более встречаться с товарищем Кац Римме Аркадьевне совсем не хотелось.
А произошло это знакомство так. Римма Аркадьевна секретарствовала уже шестой год, и за это время сменилось четыре директора. Должен был смениться пятый. И вот стало известно, что скоро приедет новый директор, фамилия которого была Кац. Римма Аркадьевна старалась представить себе нового директора. Говорят, что ему — около тридцати шести лет и что он очень милый человек.
— Семейный? — спросила Римма Аркадьевна главбуха, который, кажется, знал о новом директоре больше других.
Главбух подписывал платежную ведомость, лицо его было сосредоточенно. Он рассеянно ответил:
— Нет, кажется, семьи нет…
Тогда Римма Аркадьевна представила себе директора Каца более конкретно. Стройный брюнет с мягкими чертами лица и умными глазами. Этот образ принимал все более и более реальные черты. Римма Аркадьевна могла поспорить, что узнала бы товарища Каца среди десятка тридцатишестилетних брюнетов. И когда наконец новый директор прибыл и, кивнув Римме Аркадьевне, прошел с свой кабинет в сопровождении бывшего директора, главного технолога и мастеров цехов, то Римма Аркадьевна почувствовала легкую дурноту.
У товарища Кац были действительно темные волосы, стройная с приятной полнотой фигура и мягкие черты лица. Глаза были живые, веселые и умные. Звали товарища Кац Дорой Ефимовной.
Через три дня новый директор возвратила секретарю-машинистке работу с пометками красным карандашом и заметила, что слово «ресурсы» пишется через одно «с», а слово «балласт» — через два «л». А потом начались неприятности. Товарищ Кац проверила книгу регистрации жалоб и заявлений, затем спросила, интересуется ли Римма Аркадьевна какой-нибудь общественной работой, и посоветовала своему секретарю меньше занимать телефон посторонними разговорами.
Через две недели Римма Аркадьевна напечатала приказ, в котором в параграфе шестом было написано, что секретарь-машинистка Голубец Р. А. увольняется «по собственному желанию»… А желанию этому предшествовал разговор с товарищем Кац, которая каким-то непостижимым путем успела за две недели проконтролировать всю «канцелярию» Риммы Аркадьевны и пришла, как она сама выразилась, «в тихий ужас»…
И вот теперь эта товарищ Кац снова появилась на горизонте. Нет, уж лучше не встречаться с ней… Надо что-то придумать…