За синей птицей

— Нечего было от работы отказываться, — сердито проговорила Вишенка.

— Так ведь праздник святой был… спас… — заискивающе говорила хозяйка мешка. — А эти, — кинула она косой взгляд на девчонок, — поверите, гражданка дежурная, всю дорогу измывались, пока сюда доехали. Сначала места на давали, потом воду в окно выплеснули. Молебны устраивали, панихиды пели, над сестрами, паразитки, насмешки строили…

— Над сестрами? — удивилась дежурная. — Это все три — твои родственницы?

— Во Христе, во Христе сестры… — закрестилась женщина, поддерживая левой рукой свой багаж.

— Ну, пошли, — деловым тоном сказала Вишенка. — И вы… сестры, тоже давайте. Семь часов, ужинать пора.

— Семь?! Ахти, батюшки… Уже запоздали, господи прости… — торопливым шепотом произнесла одна из «сестер», и сразу все три, как по команде, опустились на колени, повернулись лицом к востоку — как раз туда, где на чистом вечернем небе четко вырисовывалась вышка с дежурным стрелком наверху. Кладя земные поклоны, они мелко-мелко крестились и скороговоркой бормотали невнятные слова.

Вишенка широко открыла глаза.

— Это вы что? — с недоумением произнесла она.

— Вот так всю дорогу! — крикнула черненькая девчонка, проходя мимо молящихся. — Всю дорогу, гражданка дежурная, бормотали и носом в нары тыкались. Теперь вы их не остановите, пока из них вся дурь не выйдет. Эй вы, упокойницы! Что на стрелочка молитесь? Не спасет, не надейтесь!

— Лучше расскажите, как листовочки переписывали да немцев ждали! — поддержала подругу рыженькая. — Видели мы таких молитвенниц! Еврейских ребятишек фашистам выдавали, сволочи!

— Ладно, Векша, хватит тебе, — остановила подружку девочка с косой вокруг головы. — Ну их к черту, этих божьих одуванчиков. В вагоне надоели.

Девушки прошли мимо, возглавляемые надзирательницей и сопровождаемые усталым комендантом.

Капитан Белоненко взглянул на Машу Добрынину, провожавшую пристальным взглядом девушку в черном платке.

— Узнала, Добрынина? — спросил он.

Маша молча кивнула головой.

— Я тоже узнал, — сказал Белоненко. — Брат твой про нее в каждом письме писал. Красивая девушка, — задумчиво добавил он.

— Санька ее, как сестру, жалел… — тихо сказала Добрынина. — Как же это получилось, гражданин начальник? — подняла она на Белоненко темно-синие, ставшие теперь печальными глаза. — Как же это могло получиться? Ведь не разрешал же он ей воровать…

— Ты ко мне зайди, Добрынина, попозже, — не ответив на ее тоскливый вопрос, сказал Белоненко.

— Хорошо, гражданин начальник.

Медленными шагами она направилась к своему бараку, три черные фигуры все еще кланялись сторожевой вышке, откуда на них посматривал озадаченный стрелок.

Вишенка, еле сдерживая нетерпение, ждала, когда отказчицы закончат свои молитвы.

Глава вторая

«Будем знакомы!»

Нежаркое осеннее солнце задержалось на минуту над вершинами сосен, окрасило их в багрянец и послало свой последний косой луч в окно барака. Страницы раскрытой книги окрасились розовым.

«Они стали часто приходить ко мне и все просили, чтобы я им рассказывал; мне кажется, что я хорошо рассказывал, потому что они любили меня слушать. А впоследствии я и учился и читал все только для того, чтобы потом им рассказать, и все три года потом я им рассказывал».

Марина сидела на своей постели на нижней наре тесного «купе», почти совершенно такого, какие бывают в вагонах: два места внизу, два наверху. Только в это купе выходила половина окна и вместо двери висела плотная темно-зеленая занавеска — кусок «маскировки». Отделялись друг от друга купе туго натянутыми кусками упаковочного материала, в котором привозили на швейные лагпункты сукно для пошива обмундирования. Эти «стенки» и эта условная дверь создавали впечатление некоторой изолированности, но ничуть не скрадывали шума, который всегда царил в бараках после работы.

Марина сидела на постели, поджав под себя ноги, заткнув уши пальцами — она все еще не могла привыкнуть «отключаться», уходить в себя. Вот и сейчас стоило ей опустить руку, чтобы перевернуть страницу, как в уши назойливо лезла протяжная песня, распеваемая хором женщинами, собравшимися вокруг длинного стола посередине барака.

Молодая девчонка

На свете жила… —

запевал кто-то высоким, пронзительным голосом.

В молодого жига-а-наБыла-а влюблена… —

подхватывали остальные.

«…Пастор в церкви уже не срамил мертвую, да и на похоронах очень мало было, так только, из любопытства, зашли некоторые; но когда надо было нести гроб, то дети бросились все разом, чтобы самим нести…».

Любил жулик ложно, Поверила я…

Марина читала отрывками, находя любимые места, возвращаясь к началу романа, и перечитывала отдельные куски последних трагических страниц.