– Я даже не знаю, что вам и сказать, ведь я простая домохозяйка, попавшая в жернова судьбы, а отнюдь не опытный политик, как вы двое. Сюда бы моего мужа, но он, к сожалению, сидит в тюрьме, где ему угрожает смертный приговор по обвинению в организации мятежа. Но, несмотря на это, я приложу все свои слабые силы для достижения нашей общей победы. Лукашенко будет низвергнут, Белоруссия станет свободной, мы победим.
При этом никто из них – ни Дуда, ни Науседа, ни Тихановская – не интересовались не то что мнением основной части белорусского народа, который они держали за покорное быдло; им было неважно, чего хотят, на что надеются, чего боятся польский, литовский и другие народы Европы. Самое главное – в конце схватки, хлопая крыльями, взлететь на забор и прокукарекать о неизбежной победе демократии.
20 ноября 1942 года, полдень. Великобритания, Лондон, бункер Правительства, военный кабинет премьер-министра Уинстона Черчилля.
Над Лондоном с завыванием дули свирепые ноябрьские ветры, хлестал мелкий ледяной дождь, и на душе у британского премьера было так же мерзко и тоскливо. Покончив все свои дела после победы у Эль-Аламейна, превратившийся в международного авантюриста фельдмаршал Роммель, совершив короткий бросок, победным маршем вступил в Каир. Остатки британских войск торопливо отступили к Суэцу, даже не взорвав за собой мосты через Нил, зато местное население, а вместе с ним египетский король Фарук и египетская армия, восторженно приветствовали итало-германские войска Африканской военной компании. И вместе с войсками Его Величества из Египта бежали югославское и греческое правительства в изгнании, дожидавшиеся возможности вернуться к власти на штыках британских солдат.
При этом против англичан в египетском политическом классе объединились даже вчерашние враги: рядом с отставленным в феврале прогерманским экс-премьером Египта Хуссейном Сирри-пашой победителей генерала Монтгомери встречал нынешний глава правительства, условно пробританский Мустафа Наххас-паша. А все потому, что превратившийся в международного авантюриста Роммель, еще находясь в поверженном Эль-Аламейне, заявил египтянам: «Я принес вам свободу». Даже будучи генералом Третьего Рейха, Лис Пустыни считался в Британии кем-то вроде исчадия ада, но превратившись в кондотьера Сталина, он стал для Черчилля сущим наместником Сатаны на земле.
И как только британские войска перестали представлять собой угрозу египетскому правительству[18]
, оно тут же объявило о денонсации англо-египетского договора 1936 года, фиговым листком мнимого союза прикрывавшего факт британской оккупации. С этого момента англичане в Египте стали вне закона, и спасение от ярости толпы они могли найти только в лагере Африканской военной компании, вождь которой заявил, что обеспечит безопасность любому, кто обратится за защитой.Это был удар сапогом ниже пояса, от которого Британская империя испытала такую же боль, как и после утраты Сингапура. Не было никакого сомнения, что жалкие остатки войск, отступившие восточнее Нила, не смогут удержаться ни на рубеже Суэцкого канала, ни за Синайскими песками на границе Палестины. Несомненно, взяв Суэцкий канал, который является целью его операции, Роммель двинется на восток не сразу, а только после того, как получит подкрепление в свои войска добровольцами и техникой, которую пришлют ему новые хозяева. Но он, несомненно, двинется – и тогда на Ближнем Востоке посыплется все.
Имелись сведения, что на бывшей британской авиабазе «Сфинкс» западнее Каира уже приземлился самолет с советской дипломатической делегацией, которой предстояло провести переговоры как с египетским правительством, так и с кондотьером двадцатого века. Господин Сталин даже не скрывал, что это именно его усы так непринужденно торчат из-за занавески, а вместе с ним, должно быть, торжествовал посол русских из будущего господин Иванов. Сделав предложение войти в русскую оборонительную зону, от которого нельзя было отказаться, и не дождавшись ответа, эти люди не стали объявлять Британии войну, как было положено в прошлом, а принялись делать ей больно чужими руками, тем более что и подходящий инструмент для этого уже был у них наготове. Прежде большевики, да и их царские предшественники, действовали гораздо грубее и прямолинейнее. Тонкие ходы (как с фельдмаршалом Роммелем), просто не приходили в их головы.