За тридевять планет

Сразу за березовой рощей начиналась степь. Я видел, как возвращаются члены артели «Красный партизан». Здешней артели, разумеется. Каждый из них катил на своей машине. Небольшой по своим габаритам, вроде нашего «Запорожца». Но машины были не просто машинами, а машинами-самокатами. Нажимаешь на педали, и колеса крутятся-вертятся, дай бог!

Я долго не мог понять, что это такое — прогресс или регресс. Потом все же пришел к убеждению, что, скорее всего, прогресс. Как объяснили мальцы-огольцы, машин здесь развелось столько, что от них не стало житья. Того и гляди, попадешь под колеса. И попадали!.. А воздух… Дышать стало нечем. И вот правительства приняли решение заменить большую часть легкового автотранспорта новыми моделями, то есть самокатами. Моторы остались лишь для престарелых и еще для тех, кому надо ехать на расстояние, превышающее триста километров.

В последнем случае человек (мужчина или женщина, все равно) приходит в гараж, выбирает легковушку по своему вкусу и газует, куда ему надо.

Я спросил Сашку, что это дает.

— Воздух стал чище, — ответил за него Гоша.

Воздух здесь чистый, это верно. Но, как мне удалось выяснить, дело не только в воздухе. Здешние конструкторы установили на самокатах ножные и ручные педали. Устали ноги — действуй руками, и наоборот.

Таким образом, физическая нагрузка равномерно падает на весь организм. Потому-то люди здесь так хорошо развиты и редко болеют.

«И никаких тебе автоводителей не надо!» — подумал я.

Придя домой, я включил телевизор и, усевшись поудобнее, стал смотреть. Передавали концерт мастеров искусств. Я ждал, что сейчас выйдет Иван Скобцов и споет мою любимую — «Липу вековую», — не тут-то было. Вместо Ивана Скобцова показали молодого, но уже сытого мужчину в ослепительно-белом костюме.

Он решительно занял своей фигурой весь экран и спел какую-то русскую песню на английском языке.

После ужина заглянула тетка Соня. Переоделась в прихожей, сказала, что вернется поздно — надо этих корреспондентов (она так и сказала — этих корреспондентов) арбузами и дынями угостить, — и хлопнула дверью. Я посидел за столом, продолжая описывать свою жизнь на этой планете, потом разобрал постель и хотел было ложиться, как вдруг створки окна распахнулись настежь, точно в них двинули кулаком, и в глубоком черном проеме показалось чье-то лицо.

Читатель может взять под сомнение этот факт. Что, мол, за чертовщина, как створки могли распахнуться, если ты до них не дотрагивался?.. Признаться, я и сам не знаю. Наутро я спросил мальцов-огольцов, те пожали плечами. Сашка высказал предположение, что это дядя Эдуард (здешний дядя Эдуард, разумеется) подстроил, он может. Вставил тайную пружину, какой-нибудь фотоагрегат, и готово. Здесь и не то бывает.

В соседней деревне один механизатор (об этом и газеты писали) радиофицировал двери в своей квартире. Всякий раз, возвращаясь с работы, он еще за десять шагов произносил условную фразу: «Маня, привет!» — и дверь распахивалась сама собой.

Как бы то ни было, окно отворилось, и в черном проеме показалось чье-то лицо. Это была Фрося. Я вскочил с кровати (я уже сидел на кровати), протянул руки, и через секунду Фрося была у меня в комнате. Окно опять затворилось и занавеска задернулась, хотя я к ним не прикасался.

— Вечер добрый, Эдя! — сказала Фрося, одергивая коротенькую юбочку.

— Вечер добрый! Как это тебе пришла в голову такая чудесная мысль?.. Вот не ожидал… Ну, садись, да вот сюда, на кровать… Тебе не холодно?

Фрося сказала, что ей не холодно. Садиться на кровать она отказалась. Тогда на меня нашло какое-то затмение. Я взял Фросю на руки, как это делают иногда и у нас на Земле, и закружил по комнате.

Не столько для науки, сколько для любителей этого дела замечу, что Фрося была очень легкой. Казалось, я мог бы нести ее сколько угодно, хоть километр, хоть сто километров. У меня даже мелькнула мысль, а не взять ли ее с собой?.. Конечно, корабль рассчитан на одного человека, но ничего, думаю, как-нибудь…

— Эдька, с ума сошел! — запротестовала Фрося.

— Ну, Фрося… Фросенька… Я люблю тебя! — зашептал я, продолжая кружить ее по комнате. Я кружил ее до тех пор, пока не обессилел. Потом посадил на диван и сам сел рядом.

Я, наверно, вел себя дико. Однако Фросю это нисколько не удивило и тем более не возмутило — к подобным вещам здесь относятся вполне терпимо. Как и вчера… Кстати, пусть читатель не подумает, будто вчера было что-то… ну, как бы это сказать, из ряда вон выходящее, что ли… Ничего подобного! Я еще не совсем потерял голову… Так вот, как и вчера, я прежде всего поцеловал Фросины руки (они пахли парным молоком) и положил голову ей на колени. Немного погодя, когда я снова сел, Фрося сама подставила было губы для поцелуя, но вдруг отодвинулась и пристально посмотрела мне в глаза: — А знаешь, что Дашка говорит?

— Что?

— Что ты с другой планеты… Глупости, правда?