За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Народ стекался вниз, к неровной площади, где, бережно закутанный покрывалом, стоял монумент. Площадь напоминала водоем, куда стекаются речки и ручейки.

Делегаты от разных городов и народностей Кавказа выстроились в отдельную колонну, позади военного оркестра, неподалеку от памятника. Коста и Анна примкнули к этой колонне. Вдвоем они несли портрет Лермонтова, увитый гирляндой живых цветов. На белой шелковой ленте ярко выделялись слова:

«Великому, торжествующему гению — М.Ю. Лермонтову от благодарного осетинского юношества».

Колонна двигалась молча и медленно. Вдруг Анна, перегнувшись к Коста, спросила шепотом:

— Вам не кажется, что эта надпись слишком выспренна? Гений, да еще великий, торжествующий. Очень уж пышно!

— Может быть, — сухо отозвался Коста, — но это я так написал и так же собираюсь говорить. Вот послушайте, — продолжил он даже с вызовом:

— Зачем, поэт, зачем, великий гений,

Явился ты так рано в этот мир,

Мир рабства, лжи, насилья и гонений,

Мир, где царил языческий кумир?..

— Константин Леванович, прошу вас, не надо! — испуганно прервала Анна. — Ну можно ли публично читать такие стихи?

— Я никогда не боялся правды, — ответил он, Анна с опаской оглянулась, не слышал ли кто их разговора, и шепотам, но твердо, совсем как старшая, сказала:

— Кругом жандармы, полиция. За такую правду — тюрьма.

Коста удивился. Этот серьезный тон так не вязался с ее лицом, совсем еще детским, но ставшим вдруг озабоченным и тревожным.

— Анна, — скорее серьезно, чем шутя, заметил он, — цензоров, слава богу, и без вас хватает. Зачем вы так?

Она явно обиделась.

Светило солнце, флаги трепетали на флагштоках, гирлянды из зелени колыхались в воздухе, сверкали медные трубы, белели офицерские фуражки и рубахи солдат, росинки пота поблескивали на лысинах чиновников.

На площади у памятника темным полукольцом стояли солдаты, а перед ними — таким же полукольцом сомкнутая цепь полицейских.

Снова вспомнил Коста похороны Тургенева — безмолвные, горестные толпы людей, градоначальника, гарцующего на коне впереди траурной процессии, цепи казаков и полицейских. И тут же перед глазами возникло милое, разгоряченное лицо Лели Синеоковой, незаметно сунувшей ему листовку. Коста с грустью подумал, что Леля не стала бы его отговаривать читать стихи, — наоборот — поддержала бы, и даже, быть может, испытала гордость за него. «Не слишком ли осторожна и рассудительна для своих лет эта девочка? — спросил себя Коста, но тут же попытался оправдать Анну: — Она ведь за меня боится…»

Возле мраморного постамента расположились члены юбилейного комитета. Начальник области в парадном мундире, при орденах и регалиях, а справа от него — отец Эрастов в светлой шелковой рясе, с огромным золотым крестом на впалой груди. Как подчеркнуто скорбно его лицо!

Все шло по заранее определенному распорядку: скучные речи, жидкие аплодисменты, ханжески-печальные лица…

Над площадью зазвучал заунывный голос отца Эрастова — началось освящение памятника.

Белое покрывало упало на землю.

Лермонтов сидел, спокойный и величественный, подперев рукой щеку и устремив взгляд туда, где в зыбком мареве белели вершины горной цепи, — словно не было ему никакого дела до пестрой толпы, собравшейся почтить его память, до человеческих страстей, кипевших вокруг.

Толпа замерла в восхищенном молчании, и вдруг то тут, то там послышались аплодисменты. Через мгновение они грохочущей лавиной обрушились на площадь. К подножию памятника понесли венки — несметное множество ярких цветов ковром запестрело у ног поэта.

Коста и Анна подошли последними. Торжественная церемония завершалась, и уже оркестранты готовы были грянуть туш, как вдруг Коста резко обернулся к толпе, отер белоснежным платком лоб и поднял руку.

Недоуменный ропот сменился напряженным молчанием.

Коста оглядел толпу. Там, за ровными рядами солдат, за толпами благополучного чиновничьего сброда, теснились на арбах, в тарантасах, в телегах казаки и горцы. Народ! Вот к кому обратится он со своим словом.

— Великий торжествующий гений! — прозвучал на площади чистый, взволнованный голос. — Подрастающее поколение моей родины приветствует тебя, как друга и учителя, как путеводную звезду в новом своем движении к храму искусства, науки и просвещения!.. Пусть этот праздник послужит стимулом для возрождения к лучшему, честному, доброму, пусть поэзия Лермонтова жжет наши сердца и учит нас правде!

Торжествуй, дорогая отчизна моя,

И забудь вековые невзгоды,

Воспарит сокровенная дума твоя -

Вот предвестник желанной свободы!..

Она будет, поверь, — вот священный залог,

Вот горящее вечно светило,

Верный спутник и друг по крутизнам дорог

Благородная, мощная сила!..