За все уплачено

Эдик, к расстройству Нинки, сменил гнев на милость, вышел к микрофону и объявил, что, поскольку публика в ресторане собралась столь почтенная и культурная, то вечер они закроют, как всегда, в полночь. И тут же прозрачно намекнул, что при наличии повышенной, особой щедрости гостей и это время может быть продлено.

Гости встретили сообщение радостными криками, но ни запалу, ни куража у них не хватило, чтоб устроить настоящую гулянку, потому что это все-таки была публика вторника, а не пятницы, субботы и воскресенья.

Но опять же повезло, потому что к полуночи подскочила Люська и сказала, что если Нинка не против, то она может дотянуть смену до конца вместо нее.

Нинка сдала ей все дела, быстро переоделась и вытащила Игоря из зала.

– Ты устала? – спросил он, когда они спустились из ресторана к морю.

– Не больше, чем всегда.

– Я так впервые поглядел на вашу работу, как бы изнутри. Не сахар, в общем-то, занятие. Лошадиное какое-то, ты уж извини, я без обид говорю.

– Ничего. Терпимо. Ты купался сегодня?

– Да нет. На почте торчал. Перевода ждал.

– Тогда пойдем окунемся.

Вечер был на редкость теплый, почти жаркий, но без духоты. Любителей ночного купания было немного и можно было устроиться так, чтоб соседи тебя толком в темноте не разглядели, голый ты или в шубе. По ночам Нинка любила купаться голой, но сейчас застеснялась, как-то неловко было предложить такое сразу. Ведь если оглянуться да подсчитать, то знакомству ее с Игорем было всего несколько часов.

«Полезет в воде обниматься или нет?» – думала Нинка. Но он не полез, что ей понравилось. Она решила, что отношения их должны развиваться неторопливо, душевно, чтоб звонкий неизбежный финал был венцом встречи, а не ее началом. Не очень, конечно, замедленно, поскольку было неизвестно, каким временем располагает Игорь на свой отдых у моря.

Они вышли из воды и уселись рядышком на еще теплые камни.

– Расскажи немного о себе, – сказал Игорь. – Вообще-то, мне кажется, что я о тебе все знаю.

– Да нет. Все ты знать не можешь и даже не представляешь, – сказала Нинка, отчего-то подумав, что с этим нерешительным парнем надо быть откровенной, как с родным.

– Ну, конечно, всего я знать не могу. Но могу предположить.

Нинка невесело рассмеялась.

– А можешь ты предположить, что я в тюрьме сидела?

– Как это в тюрьме? – Она почувствовала, как он слегка вздрогнул.

– Да так. В самых натуральных лагерях. Исправительно-трудовых лагерях по перевоспитанию преступников.

– И... за что?

– За молодость да глупость. Правда, ты знать должен, что среди тех, кто сидит, почти любой тебе скажет, что ни за что срок тянет, но я-то действительно ни за что.

Она замолчала и по его терпеливому молчанию поняла, что парню интересен такой поворот темы и он ждет продолжения.

– Ладно, – сказала она. – От тебя мне скрывать ничего не хочется.

– Я ведь никому ничего не скажу, – сказал он.

– Да хоть и скажешь, что это изменит? В торговле редко кто срок не тянул или около суда не отирался, хошь в свидетелях, хошь в подсудимых. Мне вообще-то шесть лет дали, но просидела чуть больше двух... Молодая была, глупая, в Москву из деревни приехала и устроилась фиктивно на стройку. К прорабу Николаеву, всю жизнь его, гада, помнить буду и никогда не прощу, пусть он в аду на своей сковородке все бока себе обжарит. Короче сказать, устроил он меня к себе на работу, и оказалось, что зачислил заведующей складом. Лицом с материальной ответственностью. По рекомендации его покойного друга. Вот ведь как вывернул. Деньги мне платил пустяковые, да еще и из тех свою долю выдирал. А воровал под мою фамилию, под поддельные документы, воровал от души. На суде мне на шею повесили чуть не полсотни унитазов «Тюльпан», были такие модные унитазы. Будто бы я их получала и сбагривала на сторону. Еще всякий дефицитный строительный материал, а главное, все так ловко, подлец, подвел, что никак не оправдаться. По-моему, и адвоката моего подкупил, а может, он просто дурак был, трудно сейчас сказать. Я чего-то бормочу, а на столе судьи документ с моей подписью. И трое свидетелей в одну дуду трубят, что я эти материальные ценности принимала и я их налево спускала. Влепили срок, а мне и девятнадцати не было.

– Что ж, судья не видел, что ты совсем девчонка?