За землю Русскую

— Благородный рыцарь Конрад фон Кейзерлинг, — Балк показал на рыжебородого рыцаря, находившегося в шатре, — утром нынешним прибыл из Риги и передал весть об изгнании Александра.

Нигоцевич, не обращавший до того внимания на молчаливого рыцаря, сидевшего в стороне, поднял на него глаза и от изумления онемел. Кровь багровыми пятнами подступила к его лицу, в глазах отразилась растерянность, но тут же вспыхнули они гневом.

— Знаю лыцаря, что сидит там, — мотнув головой в сторону Кейзерлинга, с трудом выдыхая слова, молвил Борис Олелькович, обращаясь к командору. — Обидчиков, как он, у нас, в Новгороде, не в горницу зовут, а бросают в поруб да в полынью.

— Что ты сказал, боярин? — Кейзерлинг непонимающими глазами уставился в лицо Нигоцевичу.

— То и сказал, не по пути с тобою, лыцарь!

— Как?! Ты, безумец, смел произнести обидное слово рыцарю пресвятой девы! — вскричал Кейзерлинг. Он вскочил и, опустив руку на рукоять меча, шагнул к боярину. — На псарне с шелудивыми псами место твое, а не в шатре благородного рыцаря.

— Такие-то лыцари, как ты, у меня в вотчинах свиней пасли, — прошипел Нигоцевич.

Фон Балк, не зная причины распри Нигоцевича с Конрадом фон Кейзерлингом, полагал вначале, что спорщики покричат, попетушатся, а потом он примирит их. Но когда Кейзерлинг схватился за меч, фон Балк, чтобы обуздать петухов, сказал громко и решительно:

— Именем пресвятой девы! Ты, рыцарь, и ты, боярин, оставьте вражду! Не знаю, что явилось причиной ссоры вашей, но не место ей между союзниками и друзьями. Чем рыцарь Конрад фон Кейзерлинг обидел тебя, боярин?

— Обрызгал он меня и грозил…

— А ты, брат Кейзерлинг?

— Не встречал боярина, не знаю его…

— А на пути нынче, — перебил Нигоцевич. — В низине, у озерка… Обогнал ты меня.

— Ах, там… — Кейзерлинг засмеялся. — Видел возок, крытый рогожей… Прости, боярин, не узнал.

В шатре вновь появился Иоганн. Он вошел так бесшумно, точно вырос у порога.

— Гонец из Пскова, благородный рыцарь, — произнес он, отвечая на немой вопрос фон Балка.

При этих словах Нигоцевич вздрогнул. Лицо его вытянулось, в глазах появился огонек изумления и любопытства.

— Пусти гонца, Иоганн! — произнес фон Балк.

— Слава Знамения богородице! — забыв о споре с рыцарем, широким крестом обмахнулся боярин. — Ждут нас на Пскове, помнят.

— Псков близок братьям Ордена меченосцев, — как бы объясняя появление гонца, произнес фон Балк.

В шатер, согнув спину, вошел гонец. Истертые хвосты лык рваными языками торчали из его разбитых лаптей. Широкий — не по плечу — сермяжный зипун тоскливо висел на тощем, костлявом теле. Прижимая к груди войлочный колпак, тяжелый и жесткий от дождя, гонец поклонился и, видимо, не зная, с кем говорить ему, молча косил глазами то на русского боярина, то на чужих рыцарей.

— С какою вестью ты прибыл из Пскова? — спросил фон Балк, морщась при виде неприглядной, забрызганной грязью одежды гонца, выдававшей, что путь из Пскова совершен не на коне, а пеше, тропами и проселками.

— Послан я от болярина Твердилы Иванковича со словом к Ярославу Володимировичу, князю псковскому, — все еще озираясь и тревожно кося глазами на рыцарей, ответил гонец.

— От Твердилы Иванковича? — встрепенулся Нигоцевич. — Хоромы коего на Полонище… Знаю болярина. Батюшка его, что посадником степенным сидел на Пскове, жив ли?

— Год уж миновал, как преставился старый болярин наш.

— Преставился… Царствие небесное болярину Ивану! — покрестился Нигоцевич, моргая глазами на верх шатра. — Кумом был мне. А Твердила, молодой-то болярин, здоров ли? Как ныне люди живут на Пскове?

— Болярин Твердила Иванкович здоров, а живем на Пскове худо, осударь-болярин. Мало подвозу хлеба, на людей мор напал… Отпевать не успевают попы.

Гонец рад бы и дальше продолжать рассказ о горестях и бедах Пскова, но фон Балк остановил его.

— Что велел боярин Твердила сказать князю Ярославу Владимировичу?

— Не гневайся, лыцарь, но то, что наказал болярин, велел он передать из уст в уста князю.

— Князя Ярослава нет в войске, — строго, словно приказывая гонцу сказать обо всем, что велено в Пскове, оборвал фон Балк.

— Не страшись, говори, паробче! — посоветовал Нигоцевич. — Знаю твоего болярина… Поведай благородному командору все, что молвил бы князю.

Гонец помешкал. Видимо, сомневался он: передать ли слово Твердилы Иванковича рыцарям? Но совет Нигоцевича пришелся кстати. «Свой» боярин, знает он Твердилу Иванковича. Запинаясь и теряя слова, сказал:

— Болярин Твердила велел поведать князю Ярославу Володимировичу… Рать псковская с воеводою Гаврилой Гориславичем вышла из Пскова на помощь изборянам. Гонец, промолвив, покосился на длинную, прямую фигуру командора, безбровое лицо и плотно сжатые губы которого внушали страх. — И еще болярин велел поведать, — добавил гонец после небольшого молчания — ждут на Пскове князя Ярослава Володимировича, найдет он там дружбу и помощь.

— Людно ли войско, что выступило к Изборску из Пскова? — спросил фон Балк.

— Четыре ста пеших ратников и до трех дюжин конных.

— Как вооружены они?