За землю Русскую

— А ты не догадлив? — выше поднял бороду Твердиславич. — В свейском походе легкая слава досталась ему, о том и сказываю. Врасплох налетели новгородцы на свейский стан, да и мало их было, свеев-то. Нынче грозят Новгороду не свей, а лыцари-меченосцы. Сила их не в пример свейской. Вот и сужу: не страшно ли Александру встретиться с лыцарями? Не потому ли сидит он в Переяславле?

— Что-то в походе на свеев не встречал тебя в поле, болярин, — припомнил Тулубьев.

— Не воевода я, на что мне поход! Ондрий мой на Неве кровь пролил…

— Не добром поминаешь сына, Стефане, коли хулишь битву, — поднялся Тулубьев. — Я видел Невскую битву, видел и след свейского копья принес. Вот, — Тулубьев распахнул шубу и поднял рубаху, показывая рубец. — Бились мы со свеями с утра до вечера, а ты, болярин, грязью кидаешь в ту битву. Не вернется Ярославич на Новгород, вперед скажу, поклонимся лыцарям.

Как ни противились верхние вотчинники тому, чтобы отправить послов во Владимир, но вторжение на Русь ливонских рыцарей, захват ими Пскова, а особенно слух, что замышляют ливонцы весною поход на Новгород, образумили бояр. Да и как противиться, если все улицы и концы городские сложились одной речью: «Пора звать князя Александра; без помощи суздальской не оборонимся от лыцарей». В середине зимы совет господ снарядил во Владимир владычного боярина Якуна Лизуту и боярина Силу Тулубьева. Чтобы не зазорно было Великому Новгороду идти с поклоном, дали послам грамоты не в Переяславль, к Александру, а к великому князю.

Ярослав Всеволодович принял грамоты, послам велел отдыхать и, покуда не позовет их, осмотреть церкви и монастыри во Владимире.

Через неделю Якун Лизута и Сила Тулубьев снова сидели в княжей гридне. Ярослав долго говорил с ними, сам указал на опасность, какой грозит Новгороду поход меченосцев, и обещал дать на княжение сына.

— Князь Олександро в Переяславле, — сказал он. — Позову его и спрошу. Не воспротивится, захочет принять поклон Великого Новгорода, молвлю: иди в Новгород, оберегай землю Новгородскую. Когда будет князь к Новгороду, грамотою своею повещу владыку и совет господ, а вас, мужи, и людей ваших не держу больше. Хорошо у нас — будьте гостями моими, пойдете в обратный путь — в том ваша воля.

В беседе с послами Ярослав ничего не требовал от Новгорода, ничего не просил взамен обещания дать сына; не сердился и не вспоминал о старых обидах. Доброта князя встревожила Лизуту. Ни прежде, в княжение Ярославово на Новгороде, ни после, при князе Александре, боярин не имел мира с Ярославом Всеволодовичем. Кому-кому, а уж владычному боярину пора знать, что доброта и согласие в сношениях с Новгородом не в характере владимирского великого князя. Об опасениях своих Лизута сказал Тулубьеву. Тот, хотя и верил Ярославу, все же перед отъездом из Владимира молвил:

— Взять бы нам, Якуне, путь к Новгороду через Переяславль. Князь Александр в Переяславле, попытать бы у него — примет ли слово Великого Новгорода?

Лизута поморщился. Прищурив глаза, покосил ими вокруг, будто опасаясь, что кто-либо, кроме Силы Тулубьева, услышит его, и сказал:

— Добро бы так-то, Сила. Александр, чаю, послушает слово Новгорода, но как идти к нему? Грамоты наши писаны во Владимир. Будем на Переяславле, не станется ли то обидой князю Ярославу?

Из Владимира послы новгородские, взяв прямой путь, выехали на Дмитров.

Вскоре после масленицы в Новгород прибыл гонец князя Ярослава Всеволодовича. В грамоте, которую привез он, Ярослав писал владыке и совету господ, что дает он на княжение в Новгород своего сына Андрея Ярославича.

«Переждем распутицу, — писал он, — и как установится путь, князь Андрей выедет в Новгород; с ним будет и дружина его. А князь Александр не хочет идти на Новгород…»

Молча слушали бояре грамоту Ярослава, когда Лизута читал ее в Грановитой. Владычный боярин не скрывал своего удовлетворения тем, что вместо строптивого и упрямого Александра будет князем в Новгороде Андрей Ярославич. С Андреем, казалось Лизуте, легче ладить верхним людям. Не все сыновья Ярослава строптивы, как Александр. Андрей, сказывают, к делам не прилежен. Дать ему спокойное житье, сняв бремя забот и дел княжих, он и рад этому. А будет Андрей смирен да послушен боярству вотчинному, то и останется на Новгороде, как старый Мстислав, до скончания живота. Окидывая взглядом сидевших на лавках бояр, Лизута видел, что и старый Водовик, и Никифор Есипович, и Стефан Твердиславич, и другие вотчинники с посветлевшими лицами слушают грамоту. Им, как и Лизуте, любее Андрей.

— Владыка благословил меня прочитать сю грамоту, мужи новгородские, — закончив чтение, сказал Лизута. Он свернул ее, положил перед собой так, что княжая печать низко опустилась со стола на длинном витом шнуре. — Примет ли Господин Великий Новгород во князи себе Андрея Ярославича? — закончил Лизута и умолк, ожидая ответа.

Мигали свечи, освещая насупившиеся лица бояр. Тихо. Не ворохнется никто. Лизута начинал уже терять терпение, когда послышался голос боярина Водовика: