Забереги

Но оно уже, видно, было потеряно. Синими руками сжимала учительница рукоять кормовика, прекрасно понимая, что их носит по кругу. Кормовик, слепой теперь, выравнивал неровное подергивание весел, только и всего. Не было никакой видимой цели. То начинались затопленные перелески, и берег, казалось, был близок, то снова возникала чистая ветреная вода, и жуть пробирала оттого, что они могут уйти в открытое море. Да и ушли бы, запропали бы там, начни учительница беспорядочно перекладывать руль справа налево и обратно; она же не меняла положения, веруя, что даже слепой круг лучше безысходной прямой. И верно, как будто начали уже подходить к берегу: мелькнул на угорице огонек, взлаяла собака, из последних сил налегли на весла… и втяпались в сухой сосонник, который вначале пропускал лодку, а потом взял ее в колючий полон. Демьян, перейдя на нос, яростно ломал и валил подгнивший сушняк руками, подтягивал сквозь пролом лодку и мало-помалу вывел ее на чистую воду, не зная, радоваться или огорчаться тому. Ткнул веслом — оно наполовину только и ушло вглубь; значит, берег был где-то близко. Их счастье: позади, на просторах моря, уже разыгрывалась буря, даже здесь лодку покачивало. Несколько раз через нее пробежала, как волна, злая женская молитва:

— Господи проклятый! Я-то с рождения виноватая, а детки-то мои за что сиротами останутся?

Демьян прикрикнул:

— Да перестань ты это… выть по-волчьи!

Невидимая учительница тоже его поддержала:

— Да, да, милые женщины, потерпите, где-то ведь рядом берег.

Они шли явно по бывшему Избишину, потому что лодка часто тыкалась сослепу в необхватные стволы берез, и Демьян всякий раз прикидывал: сумеет ли, опрокинься она, залезть вот на эту деревину… на эту… на ту вон… Что-то больно много было их, столько не набиралось и во всем Избишине. Видно, опять носило их вкруговую. Стараясь прорвать этот порочный круг, Демьян снова уселся за весло и велел своей напарнице:

— Давай, давай, не на свадьбу едем.

— Кабы на свадьбу, я бы голышом поплыла, — впервые подала она голос, и Демьян мысленно обругал ее: «Ну и дура. Голышом-то холодно в такой воде». Он тоже надел пальто, греб медленно, стараясь не выбиваться за линию деревенских берез. Или почудилось ему, или так и было: сквозь ветер и снег неслась над водой весенняя песня скворца. Могло, конечно, и померещиться, а могло и… черт его знает, что могло быть в этой кромешной тьме, где ни земли, ни воды, а так все вперемешку. Лодка несколько раз наскакивала на какие-то мели, иногда он ощупывал их руками — внизу оказывались то крыша погреба, то колодезный сруб, то крыльцо, то фундамент дома. В душе уже тысячу раз проклял покойного Спиридона Спирина, на совести которого и оставался весь этот ушедший под воду житейский хлам. Но дело от ругани не менялось, лодка все чаще скребла по останкам деревни. «Как на кладбище», — безрадостно думал Демьян и, решив поскорее выскочить к берегу, подстегнул задремавших весловщиц:

— Живей, живей, бабоньки! Давай поднажми! И-раз и-два!..

От окрика ли мужского, от попутного ли бешеного шквала лодка вдруг рванулась вперед, пролетела добрую сотню метров стрелой, тяжко ударилась обо что-то, переломанное весло вылетело из рук Демьяна, а самого его на развороте швырнуло за борт. Он не сразу понял, что в воде, и только вихрь, уносивший лодку, насмешливо, с запозданием прокричал ему об этом:

— Угу-у… на берегу-у!..

Все вышло так неожиданно, нелепо, что сам он и вскрикнуть не успел, какое-то время глотал и выплевывал засоренную всяким хламом воду и обреченно, спокойно думал: «Вот. И не заметили ничего бабоньки. Утопили мужика, такого-то молодого».

Но какое-то время спустя его, видно, хватились, над водой понеслось отчаянное:

— …я-а-ан!.. я-а-ан!..

Ветром потащило крик прочь и быстро оттащило куда-то в сторону.

Он в это время барахтался в пальто на плаву, держа в голове единую спасительную мысль: «К дереву, к дереву какому прибиться бы…»

И его скоро прибило, так и швырнуло на ствол. Он ухватился руками, удивляясь, что ствол граненый, и не находя нигде сучьев. Но до полного отчаяния и здесь дело не дошло: поднятые над водой руки уцепились за какую-то наклонную перекладину, судорожно потянули за собой и тело. А когда укрепился на ней, те же спасительные руки нащупали вверху и другую, уже ровную. Он встал в полный рост, зависнув руками на верхнике и соображая, что бы все это значило.

Тело немного отдохнуло, дрожь в руках унялась, разум прояснился, и Демьян понял, что он на кресте, восставшем со дна морского.

А крест тут мог быть только один: на тайной подводной могиле Домны Ряжиной…

5

Весенний снеговей задержал Федора Самусеева у рыбарей-отшельников. Чтоб не отрывать людей от посевной, он отправился за рыбой один, лошадь оставил в Верети, во дворе уехавшей как раз в Мяксу учительницы, а сам пока докричался лодки, пока приплыла за ним Айно, пока то да се, ветер взбаламутил море, а там и обвальный снег пошел. Вгорячах он кинулся было обратно к лодке, но Айно ухватила его за полу обтрепанной шинели:

— Нет, нет, председатель! Тонуть не дам!