Заблудившийся автобус

– Только попробуйте не взять. У меня билет, у меня право ехать на автобусе. Только попробуйте не взять, я на вас подам, вы оглянуться не успеете.

Хуан сгорбился.

– Это точно, – сказал он. – Ладно, поехали. – Он обернулся к Бриду: – Можете одолжить мне инструменты? Верну на обратной дороге.

– Какие инструменты?

– Да кирку и лопату.

– А-а, конечно. На случай, если застрянете?

– Ага, а талей у вас нет?

– Не очень хорошие. Блоки-то ничего, а трос старый, двенадцать миллиметров. Не знаю, сколько он выдержит. Автобус-то у вас тяжеловатый.

– Ну хоть такие, лучше, чем ничего, – ответил Хуан. – А новый трос у вас нельзя купить?

– С начала войны у нас ни кусочка не было манильского троса, – сказал Брид. – А что есть – к вашим услугам. Пойдемте. Берите, что приглянется.

Хуан сказал:

– Пошли, Кит, поможешь мне.

Все трое вышли из магазина и обогнули дом.

Эрнест сказал Камилле:

– Такое упустить? Да ни за какие деньги.

– Если бы еще я не так устала, – ответила она. – Шестой день еду на автобусах. Хочется скинуть с себя все и денька два по-человечески поспать.

– Почему вы не поехали на поезде? Вы ведь из Чикаго?

– Из Чикаго.

– Так вы могли сесть на «Старшего вождя» и спать себе всю дорогу до Лос-Анджелеса. Это хороший поезд.

– Выгадываю центы, – ответила Камилла. – Накопила немного деньжат и хочу поваляться недельку-другую до того, как поступлю на работу. А это – как-то лучше на двухспальной кровати, чем на вагонной полке.

– Я правильно улавливаю? – спросил он.

– Неправильно, – ответила Камилла.

– Хорошо, как скажете.

– Знаете, кончим эти игры, – сказала Камилла. – Я устала до чертовой матери, и мне неохота играть с вами в шарады.

– Хорошо, красавица, хорошо. Согласен играть во что хотите.

– Тогда давайте посидим тихо. Идет?

– А знаете? Вы мне нравитесь, – сказал Эрнест. – Я бы вас с удовольствием куда-нибудь сводил, когда вы отдохнете.

– Ну, посмотрим, как получится, – сказала она. Эрнест ей понравился. С ним можно иметь дело. Он кое-что повидал, поэтому с ним просто.

Норма наблюдала за ними, прислушивалась. Она восхищалась Камиллой. Ей хотелось научиться, как это делается. Она вдруг сообразила, что глаза у нее широко раскрыты, как у кролика, – и сразу опустила веки.

Миссис Причард сказала:

– Надеюсь, у меня не разболится голова. Элиот, посмотри, нет ли у них аспирина, хорошо?

Миссис Брид оторвала целлофановый пакетик от большой выставочной картонки.

– Возьмете пакет? Пять центов.

– Возьмем, пожалуй, полдюжины, – сказал мистер Причард.

– Это будет, с налогом, двадцать шесть центов.

– Зачем так много, Элиот? – сказала миссис Причард. – У меня в чемодане флакон, пятьсот штук.

– Всегда лучше иметь запас, – ответил он. Он знал, каковы ее мигрени: они были ужасны. Они искажали ее лицо и превращали ее в потный, студенистый, пыхтящий, оскаленный комок боли. Они заполняли комнату и дом. Они действовали на всех окружающих. Мистер Причард ощущал ее мигрень сквозь стены. Он ощущал ее всем телом, и врач говорил, что помочь тут ничем нельзя. Ей вливали хлористый кальций и давали успокаивающее. Мигрени случались обыкновенно, когда она нервничала и когда дела – не по ее вине – шли плохо.

Муж хотел бы избавить ее от страданий. Они казались корыстными – ее головные боли, – и, однако, это было не так. Боль была настоящая. Невозможно симулировать такую мучительную боль. Мистер Причард страшился их больше всего на свете. От хорошего приступа кидало в дрожь весь дом. И они были немного похожи на совесть. Как ни убеждал себя мистер Причард, он не мог отделаться от чувства, что отчасти он в них виноват. Не то чтобы миссис Причард когда-нибудь это говорила или давала понять. Наоборот, она вела себя очень мужественно. Она старалась заглушить свои крики подушкой.

Мистер Причард не часто беспокоил ее в постели – вернее сказать, очень редко. Но странным образом он связывал свою нечастую похоть и потерю самообладания с ее головными болями. Это глубоко внедрилось в его ум, и каким путем внедрилось – он сам не знал. Но это висело на его совести. Его низменность, его похоть, недостаток самообладания – они были причиной. Избавиться от этого чувства он не мог. Иногда он ловил себя на том, что искренне ненавидит жену за свои огорчения. Когда у нее болела голова, он оставался после работы в кабинете и, случалось, часами сидел за столом, просто глядя на коричневую обшивку стен, и боль жены колотилась в его теле.

Бывало, в разгар самого жестокого приступа она предлагала ему развеяться. «Сходи в кино, – стонала она. – Пойди к Чарли Джонсону. Выпей виски. Напейся. Не сиди здесь. Сходи в кино». Но это было невозможно. Он не мог.

Он засунул шесть прозрачных пакетиков в карман пиджака.

– Может быть, примешь сейчас две таблетки, на всякий случай? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Я думаю, ничего не случится. – Она улыбнулась, как всегда, мужественно и нежно.