Заброшенный полигон

— Хм, это хорошо. Я думаю, на лягушек действует все-таки высокочастотное поле генератора вкупе с еще каким-то фактором. Давайте так. Во время работы без особой надобности к нижнему патрубку не приближайтесь. Если такая на­добность возникнет, надевайте кислородные маски. Запишите: укомплектовать бригаду кислородными масками. Вы несете ответственность за свою личную безопасность и безопасность людей.

— Но живность ведь не погибает, лишь цепенеет.

— Цепенеет не от хорошей жизни. Это защитная реакция. Испытания проводите только в пределах утвержденной программы. Никаких отклонений, никаких фантазий, никакой отсебятины. При низкой облачности испытания прекращайте и уходите в деревню. Вы ведь знаете, болота являются зонами притяжения атмосферного электричества. Особо подчеркиваю: в те дни, когда идут дожди, тем более с грозами, всякие работы на установке запрещены. По­няли?

— При грозах — да. Но интересно было бы проверить, как влияет атмосфер­ное электричество на прохождение луча. Этих данных еще никто не снимал. Представляете...

— Еще раз повторяю: на данном этапе — только чистое небо. Установка не предназначена для грозовых испытаний.

— Она прекрасно заземлена. По периметру уложены заземлители, и есть іетыре грозоотвода, в том числе на часовне.

— Думаете, разряд выберет именно ваши заземления?

— Конечно! А куда же еще ему деваться?

— Наивные представления. Вы знакомы с опытами на Останкинской теле­башне?

— Нет.

— Напрасно. Опыты на телебашне показали, что разряды могут проходить в любую точку башни и из любой точки башни, как сверху вниз, так и снизу вверх. Все зависит от структуры электрического поля вокруг заземленного объ­екта. В вашем случае положительно заряженное болото притянет через вашу установку отрицательный заряд ближайшей тучи, и пробой произойдет там, где влажность и ионизация окажутся наибольшими, например так: через близстоя­щее дерево на элемент конструкции или прямо в ваш «самовар». Пути господни неисповедимы — это как раз про молнию.

— Спасибо за информацию, но, мне кажется, вы преувеличиваете риск при таком эксперименте. Почему бы не обсудить варианты? Настоящая наука всегда связана с риском. Разве мы осуждаем Пьера и Марию Кюри или Рихмана?

— Они сталкивались с абсолютно неведомыми явлениями, чего нельзя сказать про наш с вами случай. И потом, были совсем другие времена, они занимались самостийными исследованиями, на свой страх и риск, мы же заведение государственное и обязаны соблюдать существующие нормы и правила. Но не в том только дело! Долгие годы мы наивно полагали, что человек — властелин, покоритель природы, не надо ждать милостей от природы и прочий тому по­добный бред. Теперь, наверное, уже самые ретивые покорители поняли, что человек и природа — единая экосистема и разрушать природу — значит разру­шать себя. Поэтому сегодня мы не имеем права ломиться в новые сферы без предварительного осторожного обследования. Это вы, надеюсь, понимаете?

— Понимаю, но...

— Опять «но»! Понимаю, но! Согласен, но! Поймите, это тот самый случай, когда не должно быть никаких «но». Ни-ка-ких! Или не говорите, что поняли.

— Вы напрасно сердитесь. Разве вы всегда соглашались с тем, что вам говорили, когда были молоды?

— Дело не в том, сержусь я или не сержусь. Хотя и сержусь! Дело в другом. Я сам люблю эту частицу «но». Без нее ученый не ученый. Она символ сомнения, а сомнение — ключ к двери, за которой путь к истине. Может быть, высокопарно, но это так! Есть вещи абсолютные, выведенные всем опытом многострадального человечества, например, нельзя ради научной истины убивать человека. Это называется «нравственное табу», то есть запрет, как у автомобилистов — «кир­пич». Нельзя! Ни при каких видах! А вы говорите «понял, но». Никаких «но» — в этом случае! Ни-ка-ких! Ну, теперь-то поняли?

— Понял.

— Ну, наконец-то. Вот еще что, молодой человек. Мне сказали, что вы хотели бы защищать сразу докторскую. Так ли это?

— Да, так.

— Хм... Прецедентов действительно достаточно в отечественной науке, но, насколько я помню, не было случая, когда сам соискатель ставил бы какие-либо предварительные условия в этом плане. Как правило, люди выходили с кандидат­скими, защищались, а уж компетентная комиссия решала — что они наработали. Желание, разумеется, естественное, кому не хочется стать доктором наук?! Но высказывать его вам до защиты — как-то нехорошо. Не от вас должно исходить это предложение, не от вас. Понимаете?

— Но почему? Что же тут криминального?

— Э, батенька, тяжелый случай... Ну, хорошо, попробую объяснить. Предпо­ложим, вы лейтенант, выслужили свой срок, вас повышают в чине до старшего лейтенанта. А вы приходите к генералу и заявляете: вы такой хороший служака, что достойны полковника. Как по-вашему, удобно это?

— Сравнение немножко хромает. Это же не служба! Вы, помните, сами говорили: аспирант должен лучше всех понимать значение своей темы. Вот я и пытаюсь выполнить ваше указание.

— Забавно! Примечательный случай... Ну, ладно, друзья мои, время вышло, флажок упал — за дело! А с вами мы еще поговорим — как-нибудь...

2