Из чего же состояла его жизнь, там, на поверхности, из чего состоит здесь? Он задал себе этот вопрос и задумался: как отвечать на него? Соединить силой своей памяти в единую цепочку все, что она хранила, или отбирать самое крупное, значительное, определившее его судьбу? Вопрос он не решил: пусть память сама сделает выбор. Бергману давно уже казалось, что он, будучи еще в пеленках, делил людей на белых и цветных, на господ и рабов, на сильных и слабых, богатых и бедных…
Он всегда боролся за власть во имя идей, которые исповедовал и которые стали частью его духовного и даже физического существа. Он лелеял хрустальную мечту — набросить на мир жесткую, но милосердную, в его понимании, сетку, в ячейках которой каждый нашел бы свое истинное место. И тогда мир успокоился бы, потому что цветные всегда были бы только цветными, слабые — слабыми, бедные — бедными, сильные — сильными, господа — господами…
Но как упорно теория не подтверждалась практикой! Даже Центр психологических исследований, созданный специально для проведения грандиозного эксперимента по созданию биологических роботов, не подтвердил на деле возможность реализации задуманного. А ведь Центр располагал для этого десятками тысяч подопытных цветных и белых, новейшими медицинскими и техническими средствами воздействия на психику человека, на его социальное поведение, включая и хирургическое вмешательство в мозг, и другие методы искусственного понижения интеллекта. Экспериментаторы не знали никаких ограничений ни в средствах, ни в экспериментальном материале. Опыты калечили, убивали людей, превращали их в идиотов, кретинов, чудовищ, но не давали искомого: нормального, работоспособного, достаточно разумного биологического робота с максимально пониженной социальной активностью, не способного ни к какому протесту.
Все труды в Центре пошли прахом, а от самого Центра не осталось ничего, если не считать части биоров, спущенных ранее в Город. Кто мог подумать, что Бергман — глава великого Магистрата, гонимый паническим ужасом перед грядущей расплатой, окажется в этой преисподней, в мини-центре психологических исследований во главе мини-магистрата?
Что еще имеет он здесь?
Вольф… Изобретатель режима содержания подопытных в Центре психологических исследований и биоров в городе, творец системы социального контроля. Эта система работала все годы неплохо, но все-таки дала сбой. Ее бы еще более усовершенствовать, ужесточить… Она, несомненно, имеет свою ценность, но все равно Вольф — не личность, не творец. Ничто, даже само время, не отобьет от него запаха человеческой крови.
Канап… Бэм… Бывшие единомышленники, ставшие предателями. О них не хочется даже и думать, как и о совсем мелких сошках — Брауне, Висе, Якоби… Еще этот кретин Кюв с его идеей о существовании в мозгу человека специального узла, управляющего социальным поведением человека.
Крайт и его агенты… Они оказались более последовательными и более надежными, чем эти слюнтяи Бэм и Канап. Какая жалость, что он не занялся ими раньше, а ведь были, были подозрения… Хоть ничем и не подтверждаемые, но были. Разоблачи он их вовремя, наверное, все сложилось бы по-другому. Но сейчас уже ничего не изменишь…
Херста Бергман не трогал, потому что Херст был его настоящим единомышленником, не то что остальные.
Представляют ли все эти люди для него, Бергмана, какую-нибудь ценность, ради сохранения которой имеет смысл наступить себе на горло? Он категорически ответил: «ничего не стоят». И еще он спросил себя: почему, уходя от возмездия, он взял их с собой? Раньше бы он непременно ответил: потому что именно они были тогда наиболее последовательными сторонниками его идей, в них он видел до конца преданных режиму единомышленников. Сегодня же, сейчас, когда он подошел к последней черте, Бергман ответил на вопрос с предельной откровенностью и объективностью: он остановил свой выбор на этих людях прежде всего потому, что знал — у них нет никакого выхода, и они с величайшей радостью готовы уйти хоть под землю, только бы избежать возмездия за свои преступления. Да, здесь, в Городе, ему нужны были практики, а не теоретики…
Как легко, оказывается, доказать себе полную никчемность, бессмысленность прожитой жизни. Бергман усмехнулся. Даже когда он упорно карабкался выше и выше к власти, когда всеми доступными ему способами уничтожал вместе с Херстом своих соперников в борьбе за власть в Магистрате Миллитарии, поднимался на очередную ступеньку, он все равно шел по лестнице, ведущей вниз. Надо было, наверное, чтобы создалась такая ситуация в этом каменном мешке, чтобы окончательно убедиться в полной абсурдности своих идей и целей. Нет! Нет! Нет! До какой чепухи он договорился?! О каком абсурде может идти речь, когда все правильно, когда он шел и пойдет до конца по верному пути?! Ради своих целей он готов пожертвовать своей жизнью. Программа «Ноль» — это тоже самоутверждение, пусть только здесь, не на земле, но он все равно не пожалеет себя. Раз не остается ничего другого…