Забытые пьесы 1920-1930-х годов

БУХГАЛТЕР. Что значит — бандероли? Какая разница между бандеролями и ночными передвижениями столбиков по лесной границе или деятельностью финагента — все трефное… Даже сама жизнь наша трефная. Здесь мы уже отгрешим, а там…

ЛЕЙБ ГЕР. Патент будет на его имя…

БУХГАЛТЕР. Ерунда… В добрый час… Да, я забыл вам сказать, что лопнул камень на мельнице.

ЛЕЙБ ГЕР (встревоженно). Лопнул? (Уходя.) Новое несчастье…

Входит АДЕЛЬ, читая книжку. Медленно ходит по комнате из угла в угол, притворяясь увлеченной чтением. Изредка бросает взоры позади себя. Крадучись, на цыпочках, входит САЛИМАН ИСАЕВИЧ.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ (крепко прижимая руки к сердцу). Адель Лейбовна, зачем вы меня пытаете? Прикажите мне сейчас броситься в море, и я брошусь. Я на все готов для вас.

АДЕЛЬ. На все?

САЛИМАН ИСАЕВИЧ (твердо). На все.

АДЕЛЬ. Тогда оставьте меня в покое.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ. Только не на это.

АДЕЛЬ. Вы говорили: на все.

Ходит из угла в угол с книгой.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ. Я знаю, почему вы перестали меня любить.

АДЕЛЬ. Я вас и не любила, а только флиртовала.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ. С тех пор, как явился Ефим Степанович.

АДЕЛЬ. Как вы смеете выдумывать.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ. А я вам говорю, что он влюблен в Элеонору.

АДЕЛЬ (иронически). Что, он вам рассказывал?

САЛИМАН ИСАЕВИЧ. Меня не подведешь, я все вижу. (Молчание.) А если я вас поцелую?

АДЕЛЬ. Не смейте.

САЛИМАН ИСАЕВИЧ (приближаясь). Нет, смею.

АДЕЛЬ.

Я буду кричать. (Жеманно.) Вы пользуетесь моей беззащитностью.

Салиман Исаевич быстро хватает ее и целует.

Дверь открывается, и входят ЭЛЕОНОРА и ЕФИМ СТЕПАНОВИЧ.

АДЕЛЬ и САЛИМАН ИСАЕВИЧ исчезают в разные двери.

ЦАЦКИН (входя). Я восторгаюсь вами — вы коммерсант, и толковый коммерсант.

ЭЛЕОНОРА (польщена). Если бы не я, мой отец давно вылетел бы уже в трубу… благодаря мне многое делается.

ЦАЦКИН(улыбаясь). Ничего не поделаешь. Приходится иногда выслушивать неприятный комплимент и даже поцелуй. В Москве это считается bon ton[147], если девушка умеет дела ворочать. Теперь наивность и невинность товар не ходкий… теперь нужнее дело…

ЭЛЕОНОРА. А у нас в местечке, когда меня видят с предриком^{154} или с зав. местхоза об руку или замечают, что я к ним захожу на квартиру, меня чуть не съедают. Папа говорит, что это ерунда. (Смеется.) Что два стакана золотых пятерок приданого любую прореху заполнят.

ЦАЦКИН. Ваш папа дипломат и умный человек. Вы должны его слушаться.

ЭЛЕОНОРА. Если бы не я, папа эту мельницу не получил бы.

ЦАЦКИН. Пришлось расплачиваться объятиями?..

ЭЛЕОНОРА. Ну, вы просто нетактичны…

Конфузясь, кокетливо смотрит в глаза Цацкину.

ЦАЦКИН. Такая жена мне нужна. Хотите быть моей женой?

Из дверей высовываются восторженная голова САЛИМАНА и печальная — АДЕЛИ.

ЭЛЕОНОРА. Экспромтом?

ЦАЦКИН. О, у нас в Москве это делается еще проще. Берут телефонную трубку и заговаривают с телефонисткой и если у нее голос энергичный и свидетельствует о том, что ей не место на телефонной станции, то назначают ей свидание… а вечером просят руки.

ЭЛЕОНОРА. А любовь?

ЦАЦКИН. В Советской России сокращена по штатам.

ЭЛЕОНОРА. Вы шутник.

ЦАЦКИН.

Итак, вы согласны?

ЭЛЕОНОРА. Вы, наверное, знаете, что любовь теперь не модна?

ЦАЦКИН (смеясь). Даже болтуны-писатели о ней уже не пишут. Значит, согласны. В добрый час. (Целует ее лоб.) Кстати, в губы целовать негигиенично. Помните, и никого в губы не целуйте, даже меня.

ЭЛЕОНОРА (с деланым смущением). А я люблю, когда меня целуют в губы, долго и крепко.

Снова из дверей показываются головы.

ЦАЦКИН. Вам придется с этой привычкой на время расстаться. Не забудьте, я живу по Мюллеру.

ЭЛЕОНОРА. А вы знакомы с Мюллером? Кто он? Верно, высокая персона.

ЦАЦКИН. Да, да, высокая… во ВЦИКе… мой двоюродный брат…

ЭЛЕОНОРА. Кто — Мюллер?

ЦАЦКИН (слегка смущенный). Нет… нет, мой двоюродный брат работает с ним в Совнаркоме.

ЭЛЕОНОРА. Вы ведь говорили, во ВЦИКе.