Забытые пьесы 1920-1930-х годов

МУХОДОЕВ. Тише, Шушочка, молчи. Видишь, я со счетами? Значит, тут дело, и я в соображении. Может быть, это (подчеркивая) для диалектического подхода, как ученые говорят, поняла?

ШУША КАРАПЕТОВНА. А это еще что за диалектика?

МУХОДОЕВ. Диалектика-то? О, это штука. Как бы тебе сказать… Диалектика — это вроде дышла, куда повернул, туда и вышло. Вот. Идем, Шушочка, идем. Простынут блины…]

ВАРЬКА (считая деньги). Полно-ка волынить. Идите лучше, блины остынут.

МУХОДОЕВ. Да, да, что же… Таков ответ на мой привет, как говорят ученые…

Скрывается.

ВАРЬКА

(напевая, тоже идет). «О том, как в ночи ясные, о том, как в дни ненастные…»^{254}

ПРУТКИС (выскакивая из-за двери). Варька, на минутку…

ВАРЬКА (останавливаясь). Ну? Что уж это? Не дадут пройти. Тебе тоже самых дорогих?

ПРУТКИС. Нет, я так… смотри, как в окне цветные стекла играют. Хе, а ты, оказывается, даже частнику позволяешь говорить любезности! Я все слышал. И мотылек в окно, смотри, смотри, как замечательно…

ВАРЬКА. Что-то ты тоже мотыляешь. Какое тебе дело, если я и позволяю?

ПРУТКИС. Как какое? Конечно… да… Это тебе хочется, чтоб мне было все равно, я знаю… А мне совсем не все равно. Давай я подержу тебе ларек. Неужели, Варечка, человеку безразлично, какие к нему чувства питает другой?

ВАРЬКА. Вот именно, очень даже небезразлично. Надоел ты мне — страсть. Как встретил, так и полез с любовью. Как только тебе это не надоест? Кругом, смотри, все светится, играет… пахнет маем… Солнце будто б цветок, и от него не свет, а пахучая пыль… Хорошо… А ты все по-старому: любовь… Даже гнилью отдает…

ПРУТКИС. Это все равно, как ни скажи… любовь там или что…

ВАРЬКА.

Конечно все равно. Только чувству не прикажешь…

ПРУТКИС. Хе, чувству… А ты знаешь… ландыши вот… это тебе, на… (Подавая ландыши.) Никакого социализма не наступит, пока не будет уничтожена любовь.

ВАРЬКА (выпуская ландыши). Как, уничтожена?

ПРУТКИС. Очень просто. Все должно быть социализировано и по-товарищески. Потому у нас и к старому все идет, что мы все уничтожили, а любовь оставили. От нее и гниет все…

ВАРЬКА. А как же это любовь по-товарищески?

ПРУТКИС. А так, по-правильному. Раз у тебя имеется что, а товарищ нуждается в нем, ты обязана делиться…

ВАРЬКА. Что-о? Как делиться? Может быть, еще взаймы давать, скажешь? Ох и чудак же!.. (Хохочет.) Знаешь, когда ты говоришь о чем-нибудь другом, так кажешься даже умным. А как только заговоришь о любви, так дурак дураком, даже слушать тошно.

ПРУТКИС. Конечно, конечно… Надо мной смеяться только можно. (Хихикает.) Ты еще как-нибудь изругай… Я ведь урод… урод. Не хожу, а каракатицей ползаю, вот, вот…

(Ходит.) И безо всякого положения. А тебе нравится Мишка, красивый и зав. Эх, женщины!.. Все вы, видно, одинаковы. Красавицы и родовитые аристократки за честь считают отдаться сапожнику-исполкомщику, потому что он на положении губернатора. Вот какие вы, отдаетесь власти и деньгам, продажные!

ВАРЬКА. Ну, ну, мужчина… Полегче, дурак!

Скрывается.

МИША (являясь с портфелем). Что тут такое?

ПРУТКИС. Это так… Впрочем… (Хитро.) Знаете, это я за вас тут совестил Варьку. Даже мне со стороны обидно. Как же… Вы, можно сказать, краса эпохи — комсомольский активист, а она вас… (Оглядывается.) Даже сказать неудобно…

МИША. Ну? Что же такое? (За одну из дверей.)

Мамаша, шамать!.. Некогда.

ПРУТКИС (тихо). С вами она, как говорится, по-пролетарски, а без вас — по-буржуазски. (Смеется.) Только что я ее тут застал с этой рожей, которая за всеми кобелирует. Конечно, я не видел, чтоб они целовались и прочее такое…

МИША. Что? Не может быть? Хотя… у нас не должно быть никаких ревностей.

ПРУТКИС. Все-таки. Ясно, она вас за нос водит. (Смеется.) Будь я на вашем месте — я давно бы ее бросил. Какая-то там моссельпромщица^{255}, что с ней связываться? Да с вами любая красавица сойдется…

МИША (холодно). Я не интересуюсь, где и кто с кем целуется. (Поворачивается уйти.)

ПРУТКИС. О-о, конечно… Что для вас поцелуи? Пошлость. У вас — экономика. Только к чему она, ваша экономика, зачем?

МИША. Как зачем? Это дураку даже ясно.