Забытые руины

Ратуша, а точнее, то, что в ней обитало, хорошо эти страхи чувствовало, использовало. Оставалось надеяться, что сам охотник ничего подобного не увидел. А ему вполне могло представиться, как Теор превращается в гигантское насекомое, как я отчаянно зову на помощь. Выхватить топор и ринуться внутрь, спасать гибнущего друга… Тут бы даже Тенуин его не удержал.

«Нужно тасовать мысли. Нельзя сосредотачиваться на одной из них».

Я опять посмотрел на стену. Трещины на ней сместились. Изменили изгиб, сползли к полу. Еще один страх.

«Я знаю, куда вы направляетесь. В Авендилле у вас нет друзей. Там нет его младшего брата».

Сейчас все это казалось до боли очевидным. Но откуда все это знала Азгалика? И чего на самом деле добивался Теор? Не может человек так рисковать своей жизнью, окружить себя таким кольцом лжи и хитрости с единственной целью – протянуть руку к затерянным сокровищам мертвого книжника. Или может… Так ли хорошо я знаю людей, чтобы сомневаться в их алчности? И все же для простого рыскаря Теор слишком уж безропотно принял свою участь, когда мы оказались отравлены ядом и поставлены перед необходимостью за каких-то пять дней одолеть Пожирателя.

– До сих пор не верится, что Азгалика – жена Нитоса, – прошептал я.

– Пожалуйста, не надо ничего говорить.

– Прости…

Светильник подрагивал в руке, разбрасывал кругом красные пятна, а с ним подрагивал десяток теней.

Теней здесь было больше, чем предметов.

Душно. Густой неприятный воздух. Как в котловане Лаэрнора…

Я раскрыл рот. Стал глубже дышать. Вспомнил скульптуры на Торговой площади. Их разверстые от ужаса рты, в которых виднелись комья сухого дерна. Или не сухого… Почему-то сейчас казалось, что земля была влажной, болотистой. И чем больше я вглядывался в свои воспоминания, тем отчетливее видел грязь, перемешанную с тиной и торфяной слизью, видел копошащихся в ней червей. Черных, маленьких, покрытых множеством ворсинок. Они были во всех скульптурах на площади…

Почувствовал легкие прикосновения ворсинок к своему небу. Многоножки неспешно ползли по моим зубам, щекотали десны. Язык потяжелел. Слюна сгустилась липкой жижей, затекавшей мне в горло, обложившей легкие. Я боялся закрыть рот, уверенный, что сразу почувствую вкус земли и слизь раздавленных насекомых. От этого раскрывал рот еще шире – так, что уже сводило скулы. По губам вниз, к подбородку, тянулись раздвоенные хвостики чешуйниц. Надрывно колотилось сердце. В руках началась дрожь. Я сбился с шага, наступил на пятку Теору.

«В ратуше ничему и никому нельзя верить. Даже себе… В первую очередь себе».

Я опять позволил страху одолеть меня. Осознав это, приободрился. Понял, что должен проявить волю. Простонав, сжал кулаки, захлопнул рот – так, что лязгнули зубы. Ничего. Поворочал языком. Всего лишь слюна. Обильная, холодная. Но больше ничего. На лбу выступила испарина. Выдохнув носом, я опять подстроился под шаг Теора.

Вдоль стен стояли тумбы. На них высились серые, затянутые паутиной фарнитные вазы. В ряд висели потемневшие картины в резных рамах. В них едва проглядывали укрытые пылью и копотью образы. Портреты улыбались, но их улыбки выглядели зловеще, давно превратились в тусклый оскал.

Из парадного зала мы вышли в коридор. Пространство сузилось. Хорошо. Так проще. Теперь по обе стороны были двери. Чуть приоткрытые. Черные щели, в которые едва бы удалось просунуть руку. Просунуть руку в черноту… Почувствовать, как упираешься в липкую жижу…

«Нет! Остановись. Ищи другую мысль… Думай о чем-то другом. Еще один страх».

Чем дальше мы шли по коридору, тем больше дверей я видел. Темный выход в зал отдалился. Двери… Я представил, что за ними до сих пор таятся жители Авендилла – те из них, кто не смог сбежать из города. Кто стал его вечным пленником.

«Они ждут, чтобы мы зашли поглубже, и тогда… тогда можно выйти из своих убежищ, окружить нас».

Подумав так, различил скрипы, будто двери действительно открылись. Испугался, что из комнат хлынет мрак, поглотит огонь в светильнике, и его пламя тут же начало подрагивать.

«Прекрати! Прекрати!»

Я вновь и вновь запрещал себе думать о своих страхах. Хотел зажмуриться, но вовремя вспомнил слова Теора: «Всегда смотрите прямо. Не закрывайте глаза. Даже моргать старайтесь реже». Эта мысль породила новые страхи. Я стал думать, что ослепну, что мои веки покроют корки струпьев… От этого страха переметнулся к другому. Вновь посмотрел на двери. Увидел, что они заперты. Все до одной. Никаких щелей. Я чувствовал, как выматываюсь…

Теор остановился. Я почувствовал тепло его спины. Не оборачиваясь прошептал:

– Что там?