Забытые руины

Теор продолжал говорить, и вскоре я понял, что ему в действительности известно куда больше, чем мне, ведь Сорт, дядя Микки, был одним из трех каменщиков, которым наместник Авендилла позволил зайти в комнату Нитоса – Сорт шел вторым и вынес чашу из карнальского камня.

Гийюд обманул Горсинга. Каменщики не впали в беспамятство и смогли рассказать все, что увидели в комнате.

– Лигур Нитоса не просто открывает тайный проход, нет, – объяснял мне Теор. – И конечно, он здесь не держал своих богатств. Наместник ошибся. Тут нечто другое. Гораздо более сложное. Этот лигур… он запускает вас в ваше сознание.

– Что?

– Да. Может, это не совсем так и сам Нитос сумел бы как-то лучше определить, что именно здесь происходит, но мне кажется… Поймите, как только в закрытой комнате гаснет свет, вы оказывается внутри себя. В своем сознании, в своей памяти… не знаю, как сказать точнее. – Теор в отчаянии махнул рукой. – Судя по всему, Нитос неплохо ориентировался здесь. Быть может, у него был какой-то второй лигур, позволявший сосредоточиться и… делать задуманное. Возможно, книжник поэтому и приносил сюда все эти вещи из Лаэрнора – переместив их в свое сознание, хотел разобраться в их природе, понять причину, по которой выродилась Пластина молодости. Не знаю… И да, здесь он мог прятать что угодно. Лучшее хранилище. Спрятать в собственной памяти. Как такое найти кому-то другому?

Я не до конца понимаю, как устроена комната, но сейчас важно лишь то, что человек, заглянув в нее, оказавшись в себе, неизменно выносит наружу самое ценное – то, что искренне любит. Какой-то предмет, который, может, ему никогда не принадлежал, но однажды запал в память, а теперь, сотканный из воспоминаний, оживает. Это происходит само собой. Ты не заходишь сюда и не требуешь чего-то определенного. Комната лучше тебя знает о твоих вожделениях…

Думаю, так бывает с теми, кто зашел сюда без второго лигура, если он вообще существовал. Возможно, Нитоса охраняли кумаранские свитки – давали ему возможность не подчиняться комнате и самому определять, что именно он здесь сделает, что в ней оставит, а что вынесет, не знаю… Поймите! – Теор неожиданно повысил голос. – Это все уже не важно. Уверен, с тех пор комната изменилась. Вырождение затронуло Авендилл. Нитос перенес его из Лаэрнора. Хотел спасти один город, а погубил и второй…

Быть может, он заразил свой лигур, испортил… как-то повлиял на него тем, что приносил столько всего из Лаэрнора. По сути, он сблизил здоровый лигур и выродившийся. Не думаю, что это такая уж хорошая идея. Но повторю, для нас с вами важно только то, какой эта комната стала сейчас.

– А сейчас она позволяет вынести из себя то, что ты ценишь больше всего? – с сомнением повторил я.

– Именно.

– Но… какой в этом смысл? Не понимаю…

– Очень просто. Разве вы не понимаете?

– Зайти сюда и вынести ожерелье из камней горнейского опала? Вынести карнальскую чашу с тончайшей резьбой? «Сотканный из воспоминаний, оживает»? Ты где-то увидел эти драгоценности и, сам того не понимая, долгие годы вожделел однажды ими завладеть? Так? Они стали твоей скрытой мечтой. И тут ты получаешь возможность вырвать из себя эту мечту – буквально дать ей твердую плоть. А потом… продать?

Кажется, я начал понимать, о чем говорит Теор. И все, что я слышал о комнате Нитоса раньше, вполне подтверждало такое объяснение, каким бы безумным оно ни показалось мне поначалу.

– Да, все верно. – Теор впервые за долгое время посмотрел мне в глаза. – Но…

– Что?

– Я не говорил вам об ожерелье из камней горнейского опала… Я и сам уже забыл, что именно вынес первый каменщик. Как вы…

Теор выглядел напуганным. Прошептал что-то неразборчивое. А я вынужден был в отчаянии прикрыть глаза. Моя болтливость становилась невыносимой. В какой уже раз я сказал больше, чем хотел?

– Как вы узнали про ожерелье? – тихо спросил Теор.

– До меня доходили слухи, – ответил я уклончиво.

– Хорошо… – Не думаю, что Теор мне поверил.

– Но почему тогда каменщик вынес младенца? – Я постарался сменить тему.

– Младенца? Ах да, девочка… Поначалу это всех развеселило. Жалкий неудачник. Вместо сокровищ вынес ребенка. А потом другие каменщики вспомнили, что он за год до этого потерял дочь – трехмесячная малютка не пережила клещевую желтянку. Да… Он любил погибшую дочь. Помнил ее запах, голос, внешность – все детали. И вынес именно ее. Потому что ценил выше золотых монет. Вот только… опустившись с ней на колени, так и не вспомнил, кто она такая.

– Что?

– Так было со всеми, кто заходил в комнату. Они хорошо помнили блуждания внутри, страхи и отчаянные поиски выхода… Открыв дверь, выносили что-то, но потом не могли понять, откуда это взялось. Первый каменщик впервые видел ожерелье. Сорт впервые видел чашу. А третий каменщик впервые видел девочку, в которой потом все признали его дочь.

– В этом есть логика.