Да, мы рассматривали и такой вариант. И тогда это точно мог быть и человек. Или не один, а пара-тройка. А Шамир после, чтобы искупить свою вину за неудачный опыт хоть отчасти, ввёл для знающих ограничитель – обязательная работа или Гиблая тропа. Который не шибко помогал в случае с некоторыми, но всё же лишним не был.
Надобно вспомнить подробности этого… позже.
Я тоже откинулась на спинку сиденья и поняла, что всё. На сегодня с меня хватит. Голова – что моё солнце в разгар драки, полыхает и вот-вот рванёт.
– Хочу поспать, – сообщила я угрюмо, глубже прячась в капюшон, хотя давно стемнело. – Не тревожь без нужды. Всё остальное – завтра.
– Лады, – согласился Зим. – Только одно. Это все… э-э-э… указания? Или есть ещё что-то общее? Другие намёки на возвращение Забытых?
– Есть, – я ссутулилась, устраиваясь удобнее, – но их поймут лишь люди старой крови. Кроме перечисленного, были и изменения в нас – резкие, необъяснимые, непонятные. Понятые лишь спустя время. Тебе они без надобности, Зим. Извини.
Знающий кивнул и замолчал, погрузившись в собственные мысли.
И я наконец задремала – чутко и тревожно, напряжённо вздрагивая. Словно то, что мы помянули к ночи, могло услышать и явиться на зов разговора.
А оказалось, что могло. Правда, к утру – в то страшное, самое тёмное время перед рассветом.
Я проснулась как от толчка. Открыла глаза – и словно не спала. И словно не отдыхала, а готовилась к стычке. Внутреннее солнце полыхало как безумное, по напряжённым рукам бегали искры, злой «рой» готовился вспорхнуть с шубки и либо коконом свиться, либо ударить. Зим смотрел на это разинув рот. А вот Норов, похоже, спал. И сани стояли. И Вёртка замерла так… будто боялась.
– Давно стоим? – резко спросила я, подскочив. – Что с нашим извозчиком?
Вокруг – ничего странного и (или) страшного. Бездонная чернота неба, безмятежное спокойствие снежной равнины, полное безветрие.
– Н-не знаю, – с запинкой отозвался Зим. – Я тоже заснул.
Помедлив, я сняла шубу, разулась и легко соскочила с саней. И сразу же обнаружила первую странность – снег обжёг босые ступни, точно вместо него были раскалённые угли.
– Ось, – вдруг заметил знающий, – холодно.
Холодно… Пар изо рта, едва оказавшись в воздухе, застывал мелкими льдинками, и оные звенели зимними колокольчиками тихо-тихо, на грани слышимости. Снег обжигал. И внутреннее солнце, чуткое к похолоданиям…
Нет, не просто холодно.
Это стужа – вернее, та самая Стужа, смертоносный мороз, моментально высасывающий жизненное тепло. Которой в мире не случалось уже очень, очень давно.
Я бросилась к Норову. Наш бравый извозчик действительно спал – начал замерзать и уснул. Но, на его счастье, рядом с ним находился тот, кто разбирался в стуже лучше Забытых. Ездовой пёс, порвав упряжь, стащил Норова с облучка и, обившись вокруг него, грел и спасал. Из клубка седой шерсти торчала лишь потрёпанная шапка.
– Почему не разбудил? – упрекнула я.
Блеклые глаза пса прищурились: мол, а что бы ты сделала?
– Согрела бы точно, – проворчала я, нервно озираясь.
Снег не искрился. Вместо пушистых, мерцающих земным звёздным небом холмов – беспорядочно разбросанные рулоны грязно-белой ткани.
– Луны нет, – Зим подошёл ко мне, непривычно ёжась. Даже куртку застегнул. А лицо белое-белое. – И звёзд.
Я снова задрала голову. Чернота, глубокая и неподвижная, закрывала небо непроницаемой шторой. И я не понимала, как она связана с внезапной лютой стужей.
– Чувствуешь что-нибудь ещё? – я обернулась к знающему. – Что-то… Ну что-нибудь?
– Говорю же, оно случается каждый день, – хмыкнул Зим, закатал рукава и присел. Трещины на его руках вспухли. – Сейчас посмотрим…
Вёртка внезапно задрожала и прильнула ко мне так, будто хотела полностью спрятаться под кожу, где ещё теплее. Я добавила ей искр и жара, но сама его не ощутила. Он моментально вбирался стужей.
– Чего ты боишься? – шепнула я мягко.
Верная подруга испуганно смолчала: она не понимала, чего боится. Она просто ужасно боялась. А так она боялась… ну да, холода.
– Странно… – Зим нахмурился. – Никаких чар. Просто…
…скорее всего, волшебная необычность, сообразила я. Очередное воспоминание-напоминание. И предупреждение.
– Стужа лишь здесь? – уточнила я. – Или расползается по миру?
– Не могу понять… – беспомощность в хриплом голосе. – Но вроде бы… оно не движется. Не расходится.
– Давай подождём, – предложила я. – Если это необычность, то скоро она себя проявит. Или нет. Но мы точно сможем определить её границы.
– И соберём силу, – добавил Зим. – Приготовлюсь.
Сила необычностей вбиралась в знаки, которые после впитывались в землю и застывали в ней, пока Шамир не находил им применение вроде пары-тройки новых знающих (либо заключалась в дымник или иной артефакт предприимчивыми недознающими). И нарисовать нужные знаки – легче лёгкого.
Обычно.