Забытые: Тени на снегу

Мать рассказывала, что до нашествия Забытых Серединную равнину населяли людские народы, но когда пришла молва о большой беде, местные обитатели сорвались с насиженных мест и ринулись морями кто куда. Что именно находилось за Западным и Восточным морями, она сказать затруднялась – не знала. Но говорила, что земли враз опустели. И после на Серединной равнине осели беглецы. А старая кровь отстроила для них новые остроги – иногда используя брошенные поселения, а иногда нет.

После старые города поглотило время, лишь подземелья частично уцелели. И, подсчитывая количество низких полуразрушенных или обвалившихся коридоров, Дорог склонялся к тому, что над ним нет ничего, кроме бесконечной равнины. Камни кладки очень старые и потрескавшиеся, потолки – просевшие под весом земли и вездесущих корней, воздух тяжёлый, душный. Однако это и лучше крошечной каморки в старом колодце.

Выхода из подземелья, разумеется, не было. Верее, он был, но зачарованный так, что не найти. Как и камни, которые не разрушить. Искра бы наверняка пробилась, но пишущим силы даровали гораздо меньше, чем помнящим. Мать говорила, примерно в два раза.

Мама…

Всё чаще, думая о ней, мальчик понимал, что всё. Всё.

Теперь они встретятся лишь на Гиблой тропе. Или в сердце Шамира, если мать не застрянет на Тропе из тревожной любви к сыну, надеясь дождаться его наверняка. И от этого становилось так… пусто. Он всегда думал, что это больно – терять близких. Очень больно. А оказалось, нет. Это очень, очень… пусто. И беззащитно. Будто одежду сорвали, амулеты уничтожили и силу выпили – так, что ни слова не написать. И позаботиться некому. И оберечь. И защитить. И просто обнять.

И Дорог каждый день старался сжиться с этим – больше некуда возвращаться, больше никто не ждёт и никто не поможет.

Кроме… искры.

Её метка пробилась сквозь чары похитителей и едва заметным теплом мерцала в каменной кладке. Солнце, скрытое покровом ночи. Надежда, согревающая замерзающую душу.

Но здесь искре появляться нельзя. Мальчик быстро смекнул, почему он очутился взаперти. И зачем вообще понадобился. Тот, кто пришёл за ним, был немногословен, но глаза – янтарные глаза говорящих, – объяснили многое.

Им просто нужен ещё один старокровный – для неких грязных дел. И они ждали, когда появится возможность направить его по нужному пути заветным словом – написанным или же сказанным.

Но не на того напали. Дорог почти не спал и писал-писал-писал… И мать давно прописала его судьбу – и давно его об этом предупредила, и он – способный ученик, сын Мирны, одной из немногих пишущих, сохранивших навык работать с собственной судьбой. Да, не так, чтобы она стала известной от первого до последнего вдоха-выдоха. Но так, чтобы она была просто… прописанной. Занятой. Мальчик каждый день дорабатывал свой путь, чтобы не оставить похитителям ни одной лазейки изменить его под себя.

Пусть они старше и опытнее. У него сильнее цель – выжить. И пусть мало что из прописанного им сбудется. Главное, чтобы не сбылось чужое. Чтобы не осталось ни единого клочка полей или строки для чужих слов.

И он выживал. И искал – каждый день искал ту зачарованную дверь из подземелья. Потому что искре здесь появляться нельзя. Сцапают. И тогда всё прахом. Пока искру хранят вмешательство матери и его собственное отчаянное стремление увести её путь в сторону. Но она ведь не сдастся. Не бросит. Не захочет опоздать.

Зря, конечно, он попросил об этом – в порыве страха и усталости.

А может, и не зря…

И, поди, зря боится за неё. Нынешние искры несравнимы со старыми, и другие народы старой крови ничего не знают о том, во что после Забытых превратилось летнее солнце Шамира. Разве что безлетные понимают. Но никому не расскажут.

Но всё-таки. Пока будут силы отводить искру от подземелья – он отведёт. У неё и так дел невпроворот. А у него…

В глубине души Дорог надеялся на разговор с похитителями. Вписать его в свой путь не получилось – та сторона тоже защищалась от чужих вмешательств изо всех сил, – но мальчик надеялся, что когда-нибудь им надоест ломиться в его судьбу силой. И они придут поговорить. Хоть кто-нибудь, из самых последних и не особо важных помощников.

Вот бы из первых рук хоть немного сведений вытянуть… А потом можно звать искру, если самому драпануть не получится.

Но – потом. А пока…

Дорог закончил писать очередное напутствие самому себе, устало потёр кровоточащие пальцы и присел отдохнуть. И сразу же вскочил, насторожившись.

В одном из коридоров раздались шаги – тихие, лёгкие, торопливые.

Его сердце учащённо забилось – неужто вожделенный разговор?.. Или всё-таки искра?..

А оказалось, ни то ни другое.

Из пыльного сумрака низкого коридора – оттуда, где точно был тупик – вынырнула тонкая и очень знакомая фигурка. Испачканная шубка, порванная в подоле длинная юбка, растрёпанная тёмная коса и светлые янтарные глаза. Дорог помнил их спокойными, отрешёнными, а теперь они горели решимостью.

– Нема? – пробормотал мальчик. – И тебя?..