И Андрей послал за подкреплением, тут его гаснущие надежды немного поддержал Михаил Евнутьевич, цепко державший свой фланг и никак не дававший татарам оторвать Андреевы войска от Олгердовых. Как-то сумел он связать татар, перед его строем не так заметно бесновался ураган, там сошлись лоб в лоб и секлись мечами, там и стрел, вроде, летело поменьше, и полк держался, разворачиваясь потихоньку полукругом вправо по мере отступления Андреевых полков, и не давал разорвать строй и ударить Олгерду во фланг.
Весь этот ужас и безнадега, когда татары перли, литвины гибли, а Олгерд молчал, тянулись с полчаса. Но когда гонец от Олгерда вернулся с приказом стоять до последнего и подкреплений не ждать, Андрея это не повергло в отчаяние. С одной стороны он такой ответ и предполагал, а с другой...
Что-то неуловимо изменилось! Что — он некоторое время еще не мог понять, но что к лучшему — почуял моментально!
Оказалось — не он один, потому что крики, бодрые и возбужденные, послышались спереди, из самых рядов сражающихся, даже тех, кто дальше всех отступил.
Наконец Андрей заметил: строй Олгерда подвинулся вперед, а полк Михаила Евнутьевича качнулся к реке!
«Боже милосердный! Неужто?!!» — Андрей потянул из ножен меч:
— А ну, ребята! Поможем, чем можем! Кажись, наша берет!! Дружинников за ним стояло всего полсотни, но они взревели так громко и радостно, что им откликнулись отовсюду. Андрей повел их к реке, где дела складывались тяжелее всего, где литвин уже рассекли и кое-где спихивали в воду. Здесь строй был уже не строй, а разваливающаяся на отдельные схватки толпа людей, бьющихся за свои жизни, и Андрей врезался тут в татар с криком:
— Наша взяла!!!
Не один литвин, отмахиваясь из последних сил от наседающих татар, подумал в это мгновенье: «Странное русское слово — «взяла»... Кто взяла? Кого? Как? За что взяла?»...
Напор татар стал быстро слабеть, им пришлось повернуть к навалившимся с фланга Олгердовым полкам. И в конце концов получилось, что Андрей «с малой дружиной» закрыл уже образовавшийся прорыв.
* * *
Лучше всех увидел это скоротечное побоище Олгерд. Он только смотрел, ему ни во что не пришлось вмешиваться. На протяжении всей битвы, — а она как собственно битва продолжалась часа полтора, — Олгерд завороженно глядел перед собой, иногда встряхивая головой или дергая себя за ус, вполне серьезно опасаясь, как бы это не оказалось сном.
Только в самом конце, когда уже все стало ясно, ему пришлось что-то сделать, то есть послать к чертям Андреева гонца с его мольбами о подкреплении и приказать держаться.
Перед ним — да место еще было удобное, видно все, как на ладони! — развернулась сказочная картина.
Первый суим, и правый фланг попятился, а левый пошел вперед. Центр, оберегая фланги, не разорвав строя, стал медленно поворачивать направо, и уже через час все почти татарское войско оказалось между литвинами и рекой, а вернее — прижатым к реке! И побежали! Кто мог, на флангах, попытались уйти вдоль берега, остальные стали сваливаться в воду.
Тут и Олгерд вспомнил о броде и подумал: хорошо бы кинуть через него полк-другой на тот берег, отрезать татарам путь к бегству. Но послать было некого, все войска втянулись в драку, к тому же битва кончилась, началось преследование и избиение. И Олгерд махнул рукой: и так хорошо! Трудно представить, что он испытывал, слушая, как ликуют сзади отроки, и следя за собой, чтобы не поддаться порыву, не заверещать от радости, не ударить рукавицей оземь или сорвать шлем и подбросить его высоко над головой. Он только похлопывал ласково коня по шее, да то и дело приглаживал усы, пряча под рукой радостную улыбку.
«Аи да чертов сын! Аи да Олгерд! Это тебе не поляки голозадые! Даже не Орден! Татар — и кто! Олгерд, скажут, князь Литовский! Он, скажут, первым татар побил и погнал их на юг и на восток, к чертовой матери! Аи да Олгерд, аи да орел!»
Подъехал Любарт со свитой:
— С победой, Великий князь!
— И тебя, брат, с победой! Твоя заслуга в ней наибольшая. Ты татар погнал, ты их к реке прижал.
— Я что... Митька все устроил, чертенок! Если б не его арбалетчики, вряд ли бы мы их так скоро потеснили. Кстати, Дмитрий переправляется сейчас ниже по реке, хочет отрезать татарам путь к отступлению. Но у него всего пятьсот сабель, он просил поддержать его, чем можно.
«И тут обскакал, чертов сморчок!» — Олгерд выругался про себя и развел руками:
— Мои все в бою.
Ему вспомнился канун битвы, как планировали, кто советы давал: «Ведь везде твоей рукой этот сморчок водил, значит, и победа не твоя, а...»
И необыкновенно радостное настроение разом поблекло. И хотя сразу же скомбинировалось в голове успокаивающее: «А кто разберется? Кто будет разбираться? Даже сейчас! А уж потом и вовсе», — но «червячок» шевельнулся и уже не исчезал, и испортил Олгерду всю радость победы.
* * *