— Что ж с ней случилось?
— Да так как-то... занедужила, говорят, слегла... Не болела, не горела, слабела, слабела и как заснула.
«Странно... Странная хворь, странная смерть... Не подпустил ли кто порчу?.. Только кто, за что?.. Хотя...»
— Что ж не известили меня?
— Олгерд не велел. На похороны ты не успевал, а в делах была бы великая помеха.
— Да-а-а... Мудрец — князь Олгерд. Только зря, пожалуй, он мудрил, вряд ли мне это помогло.
— Чтотак?! — вскинулся Арвид.
— Ничего...
* * *
Олгерд упредил рыцарей и собрал все силы Литвы для удара по Ордену.
Перед самым Крещеньем, 8-го января, Бобров полк выступил вслед уже ушедшему вперед Любарту в сторону Трок, где был назначен общий сбор. Первый переход оказался самым трудным — тропой выбирались на широкую дорогу. Устали и иззябли. Мороз трещал изрядный (по нынешним меркам — градусов двадцать) — Крещенье.
Было тихо и ясно, с неба, хотя на нем не было ни облачка, сыпался, как из воздуха нарождался, меленький редкий снежок, почти иней.
Солнце спряталось быстро, на дорогу вышли уже в темноте. Шатров не ставили, разместились у костров, огородившись с внешней, холодной стороны попонами, шатровыми полостями.
Бобер после ужина еще раз обошел лагерь, смотрел, как устроили коней, боялся застудить. Вернувшись к своему костру, он быстро устроился у самой попоны, наклонно на кольях натянутой для сбережения тепла, завернулся в куний плащ и успел уже задремать, когда из-за попоны протянулась чья-то рука, легонько ткнула его в бок:
— Проснись, воевода, дело есть.
— Кто тут? — Бобер стряхнул с себя сон.
— Узнаешь — не удивляйся, а главное — не ори, — и из-за попоны выползло укутанное по самое глаза в лисий мех чучело.
— Да кто?!..
— Я это, я, воевода, Ипатий.
— О, Господи! Каким тебя ветром?
— Да все тем же... Какие в Новогрудке дела — слыхал?
— Насчет княгини-то? Дошло до нас... Как же это случилось?
— Бог, Бог ее прибрал, воевода, не спрашивай ничего, а молись за упокой души, и еще молись, что все так удачно кончилось.
— Да я уж и так! Должник я перед тобой, отец Ипат, по гроб и за гробом.
— Не передо мной, а перед Ним!
— Хорошо, хорошо, перед Ним. Ну, а зачем ты сюда-то приперся? Увидит кто — еще пристукнет сгоряча.
— А я хочу с тобой наладиться. Вы, никак, на немца собрались?..
— Ты подурней ничего не выдумал?
— А что?
— Да ведь на немца!
— Ну и вот! Охота мне с ними поквитаться. За жену и за детишек.
— Давай в другой раз.
— Почему?!
— Почему, почему!.. По кочану! Немцы! Я никого из соседей не боюсь, а вот их опасаюсь. С ними всегда лоб в лоб, и чей лоб и зубы крепче! А ну как убьют меня? Обыкновенное дело. А ты туда же. А если обоих нас? Кто тогда Митю из болота вытащит?
Монах молчал.
— Молчишь? Вот и молчи! Сейчас же исчезни отсюда. Дождись результатов похода. Если меня убьют, Митю отведешь к отцу. И тогда там, у Кориата, попытайся при нем остаться.
— А ну как и Кориата убьют? Тьфу-тьфу-тьфу!
— Не убьют. Он не участвует в походе.
— Ишь ты! Как же так?
— Ничего тут хитрого. Ему потом с немцами мириться. Так сподручней, сам понимаешь.
— А если нормально все кончится?
— Тогда тащи Митю в Бобровку сразу, хватит ему в лесу сидеть.
— Ладно. Значит, я схоронюсь где-нибудь там, от Вильны недалеко, чтобы узнать скорей, как выйдет. А ты чего боишься? Что, войск мало? Или немцев много?
— Немцев — черт их знает... А у нас народу много набралось. Кейстут ведет 15 тысяч, он всегда на рыцарей горяч. У Любарта 9 тысяч, никогда столько не собиралось. Там сам Олгерд из старых своих уделов потянул, из Витебска, Полоцка... Наримант сколько-то приведет. Даже смоляне придут. За пятьдесят тысяч переваливает.
— Ну, брат, это силища! Чего ж ты опасаешься?
— Так как-то... С немцами всегда у нас хреново идет. Крепки! Просто крепки, сволочи! Вот и опасаюсь.
* * *
Второго февраля 1348 года сорокатысячная армия крестоносцев, составившаяся из немецких, французских и английских рыцарей, разгромила литвин в жесточайшем, длившемся целый день, сражении на речке Стреве.
Битва эта оказалась прообразом другой великой битвы, которая произойдет через 62 года немного западнее, в Зеленом Лесу недалеко от Танненберга.
В этот же раз стоявшие в центре Пинский, Витебский, Полоцкий и Смоленский полки были наполовину вырублены рыцарями, потеряли только убитыми почти 10 тысяч человек, но не побежали и позволили более-менее организованно уйти всему войску с наступлением темноты.
Князь Наримант Гедиминович, бившийся в центре, погиб.