Зачем я пошел в армию(СИ)

Голубь все же меня простил. Я же, после этого путешествия понял для себя одно: терпеть дальше весь этот идиотизм, называемый службой, у меня нет ни желания, ни сил, поэтому - надо увольняться. Для придания себе большей уверенности совершить надуманное, я сделал небольшое экономическое обоснование: так, в среднем у каждого солдата, в том числе и у меня, за год службы накапливалось более двух с половиной тысяч сверхурочных часов, называемых в народе переработкой. Для сравнения, у людей в рабочем году чуть больше двух тысяч часов. А у меня - только две с половиной тысячи переработки. То есть, за свои двадцать пять кусков, я работаю как минимум в два раза больше. Причем сверхурочные часы никак не компенсируются. Минус здоровье, минус семья, минус жизнь. В общем, убедив себя, я, однако, все никак не решался начать. Обтягивал цифрой стальные каски со штампом выпуска: "1948г.", сколачивал напольные щиты для палаток из досок разваленного спортзала, красил под дождем облупленный шлагбаум - и все ждал подходящего момента. Наконец, он настал. Случилось так, что в связи с неотложными семейными делами, у меня возникла необходимость остаться на пару недель с ребенком. Особых проблем я не видел - за месяц до этого я предупредил Императора, что мне нужно будет выйти в отпуск. Однако, после пятого написанного мною рапорта, я понял, что Император их просто выкидывает. Тогда я обратился к Машке. Замполит, внимательно меня выслушав, сказал, что армия важнее и отправил восвояси. Тут как раз мое терпение и закончилось. Написав кучу рапортов о компенсации переработки, выплате подъемного пособия, предоставлении отдыха, взамен привлечения в выходные дни к службе, я отправил эти письма счастья по почте прямо Горячему и стал ждать. Надо отметить, что все это являлось категорически запрещенным, а тех, кто поднимал подобные вопросы, предавали анафеме. Через пару дней мои отцы командиры забегали, словно тараканы по кухне от внезапно включенного света. К движению присоединился и сам Машка. Пообещав мне отпуск, он приказал мне забрать поданные рапорта. Что я и сделал. После чего по данным вопросам обратился в прокуратуру.

Военный прокурор обычно занимался всякими отчетами перед вышестоящим командованием на предмет: сколько солдат в части срется от дизентерии, сколько зафиксировано правонарушений по использованию лесополос и все в таком духе. Обращения военнослужащих только отвлекали его от работы, поэтому он для экономии времени давал стандартные отписки в стиле: уставом предусмотрено мужественно и стойко переносить все тяготы и лишения, поэтому терпи. Если же подобный ответ военнослужащего не устраивал, и он обращался в вышестоящую прокуратуру округа, тогда оттуда прокурору приходило поручение проверить самого себя. Прокурор очень ответственно подходил к этому вопросу - результат всегда оказывался один и тот же: в результате проверки себя нарушения не обнаруживались, а солдату-жалобщику доводилось до сведения, что прокурор имеет право прекратить с ним переписку. Таким образом, обращение в прокуратуру имело только один смысл - потрепать нервы командирам, так как их вызывали для дачи разных показаний и предоставления кучи отчетных документов, которые обычно никто не вел. Если же кто-то совсем уж сильно доставал прокурора, как например я, то он и вовсе обращения не рассматривал, при этом, не гнушаясь мелкими угрозами в стиле:

- Вот ты все ноешь, как тебе тут плохо. А вот переведут тебя в Россию, на Дальний Восток куда-нибудь, вот тогда и поймешь что у тебя тут служба шоколадная!

- Тварищ полковник, во-первых я только что оттуда. А во-вторых - вы меня Россией не пугайте, я не пиндос, я России не боюсь!

На мои доводы о том, что судебным расследованием установлен статус части 13666, как не относящейся к частям постоянной готовности, а командование до сих пор обманывает военнослужащих, прокурор ответил, что он считает иначе и отправил меня преодолевать трудности и лишения.

В общем, за обращение солдата в прокуратуру, его начинали несусветно гнобить и всячески стращать. Нарисовав мне выговоров за нарушение обязанностей, пользование мобильным телефоном и неприбытие на спортивный праздник, отцы-командиры решили, что на этом все закончится. Но я продолжал гнуть свою линию. Горячий, в приступе праведного гнева, влепил выговора замполиту батальона, ротному, взводнику, их замам и комоду. Но и это не помогло - я продолжал досаждать всему командному составу. Тогда пошли угрозы:

- Ты! Я тебя в миротворческую операцию не возьму! - угрожал мне комбат.

Поначалу я решил, что он шутит. Но комбат всерьез считал это железным аргументом для человека, который решил уволиться на хрен ко всем чертям.

Император просто и незамысловато грозился меня посадить.

Потом подключился начштаба Конь:

- Ты будешь проситься обратно в армию, но мы тебя не возьмем!

Лошадь есть лошадь, что с нее взять...

Не дождавшись результатов, в битву вступил сам Машка. Подойдя ко мне после развода, он, состроив НКВДшную рожу, сурово произнес:

- Товарищ Лаврентьев! Пройдемте со мной на допрос в ФСБ!