Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу. Новый взгляд на эволюцию человека

В те годы я гулял или трусил мимо дома Штольценбергов по пути в школу и обратно. Заросшее плющом и окруженное старыми вишнями, растущими в неухоженном дворе, это место всегда казалось призрачным и заброшенным. На втором этаже жил мальчик чуть старше меня, который, высовываясь из окна, отдирал кусочки свинца от водосточной трубы. Мы стреляли этими кусочками по птицам из рогаток, сделанных из тщательно отобранных вилообразных веток и выброшенной велосипедной камеры. Фрау фон Гордон, которая, как и мы, была беженкой из Восточной Пруссии, жила в комнате на нижнем этаже. Она курила самосад и горбилась. Три ее сына и муж погибли на войне.

Понятия не имею, кто сейчас живет в этом доме, но меня туда все еще тянет. Он выглядит еще более ветхим, чем я помню, что неудивительно – прошли десятилетия. Я иду по кирпичной дорожке под теми же самыми старыми вишнями и, колеблясь, стучу в большую деревянную заднюю дверь. Ответа нет. Я стучу снова. Слышатся медленные, тяжелые шаги по деревянной лестнице. Пауза. Дверь приоткрылась. Высовывается старуха, безучастно глядя на меня. Я говорю ей по-немецки, что я один из пяти (а в какой-то момент шести) Хайнрихов, которые жили шесть послевоенных лет в одной комнате лачуги в Ханхайде. Она смотрит, молчит и закрывает дверь. Возможно, ее жизнь все еще омрачена опасностью.

Я иду по тропе вдоль старых железнодорожных путей к крошечному зданию вокзала, где останавливался устрашающего вида черный паровоз. Рельс и станции уже нет, вместо них – велосипедная дорожка. Я приходил сюда дважды в день. Как-то даже два раза съездил туда и обратно. Папа продал на дрова несколько сосновых пней, которые он выкопал из земли, и дал мне деньги, чтобы я купил хлеба в деревенской пекарне по пути из школы. Но я вернулся с пустыми руками. Забывчивость не прощалась. Пришлось вернуться, чтобы понять – если у тебя чего-то не хватает в голове, значит, у тебя это должно быть в ногах. Теория хорошая, но от бега я не перестал быть чудаком. Наверное, просто стал лучше бегать.

Моя интуиция говорит, что не обязательно посвящать спорту раннее детство, чтоб сделать успешную карьеру легкоатлета впоследствии. Едва ли есть более впечатляющие бегуны, чем Брюс Бикфорд, который вырос на ферме в Центральном Мэне, не очень-то активно тренируясь посреди фермерской рутины, а затем решил принять участие в кросс-кантри на втором курсе обучения в университете. Тогда он моментально стал бегуном международного класса. Схожим образом Жоан Бенуа Самуэльсон из Фрипорта, штат Мэн, одна из величайших женщин-марафонцев в истории, формально не тренировалась в беге вплоть до средней школы, до своих 16 лет. В то же время Эндрю Сокалексис, знаменитый бегун начала ХХ века, занялся бегом в 10 лет, когда его отец в резервации племени пенобскотов в Олд-Тауне, штат Мэн, соорудил ему возле дома беговую дорожку для тренировки. Возможно, бег, в отличие от силового спорта, предполагает сравнительно небольшую перестройку тела – с учетом генетического «сырья», правильного питания и нескольких простых правил. Вопрос в том, что это за «сырье» и что за правила, играющие роль триггеров?

Я не помню всех этих правил, но помню, как однажды с наступлением темноты возвращался домой и увидел впереди на дороге человека. Я мгновенно в испуге свернул в лес, чтобы сделать большой крюк, потому что еще никогда не встречал никого на «нашей» дороге – она никуда больше не вела. Я опаздывал, потому что шел медленно, откусывая от корки купленного хлеба. Понимая, что это нарушение приличий, ведь мне никогда не разрешалось есть ничего, кроме того, что давали во время приема пищи, я не беспокоился о последствиях того, что я поддался искушению. Именно тогда, с хлебной корочкой во рту, я мечтал о рае, месте, где ты можешь есть что угодно и когда угодно. Я отчетливо помню участок дороги, где я мечтал о жареной курице как о главной райской пище, когда человек на дороге замаячил впереди. В конце концов, однако, этот лес мне запомнился как Эдемский сад из-за населявших его насекомых, растений и животных, которые заняли всю мою голову, так что я изумленно изучал их утонченное и прекрасное существование.