Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу. Новый взгляд на эволюцию человека

Нашим тотемом в Гудвилле был бобр. «Бобр, – говорили нам, – работает, когда он работает, играет, когда играет. Он силен, действуя в одиночку, но в то же время трудится на благо общества». Бобр сам валит деревья, но его плотины и хатки строятся сообща всем семейством. Усилия одного поколения бобров способствуют благополучию будущих поколений. Это была не просто школьная пропаганда. Это идеалы, которые воплощают в себе то, что делает нас людьми. Мы тоже общественные животные, и эту социальность мы получили от наших обезьяноподобных предков миллионы лет назад, как и бобры, и муравьи, и шимпанзе, и пчелы. Как и другие животные, мы играем с тем, что имеет значение для нашего выживания, и социальные игры способствуют социальной сплоченности. Наши школьные спортивные команды дали нам ощущение принадлежности, групповой идентичности. Банды, сражающиеся друг с другом на ножах и пистолетах – некоторые из моих знакомых мальчиков происходили из таких, – делают то же самое, но дорогой ценой. Если мы не находим союзников в одной ситуации, мы найдем их в другой. Но есть обязательное условие: для создания альянсов нам нужны прежде всего достойные противники. Без противников нет нужды в союзниках.

Однажды утром на почте Лефти кое-что мне показал. Своими короткими пальцами он ткнул в один из заголовков нашей газеты Waterville Sentinel, посвященный Берту Хоукинсу, непобедимому бегуну кросс-кантри из Уотервиль-Хай. Он устанавливал рекорды дистанции на каждом кроссе, в котором участвовал. Хоукинс немедленно замаячил перед глазами, почти угрожающе, вытесняя все остальное из жизни.

Нет лучшего способа заставить человека почувствовать себя маленьким, чем показать ему кого-то большого. Поэтому многие пытаются охаивать более способных, чем они сами. В беге ты не можешь обмануть себя и кого-либо еще. Ты должен противостоять фактам; я знал, что Хоукинс может обогнать Бога.

Встреча с Хоукинсом была неизбежна, ведь Уотервиль был всего в нескольких милях вниз по реке Кеннебек. Высшая школа Уотервиля относилась к классу L («большая»), в то время как мы были S («малая»). Тем не менее тренер Колби пригласил их выступить против нас, и они пришли. Я не встречал «Уотервильских воинов» ранее и впервые увидел их, когда они вышли из раздевалки на смотр перед школой Эверилл-Хай. Мы не считались фаворитами. Я тоже знал, что через несколько минут меня разоблачат: я вовсе не отличный бегун. Я просто больше старался.

Как и у всех неуверенных в себе детей, большая часть моего существования проходила в колебании на тонком, остром краю, по одну сторону которого лежала самостоятельность, а по другую – угождение всемогущим родителям или авторитетам. Весы были не уравновешены; моя хозяйка с самого начала видела во мне фундаментальные недостатки. Она называла меня маленьким гунном, потому что у меня был необычный акцент и я плохо говорил по-английски. Впоследствии она лишь укреплялась в своем мнении: видя знаки судьбы в каждом невинном акте веселья, любопытства и выживания, она воображала их злыми и чрезвычайными преступлениями. Через несколько лет я почувствовал, что лишился именно тех качеств, которые ценил и к которым стремился. Когда больше нечего было терять, для восстановления гордости мне оставались только бесшабашные поступки и спортивное мастерство. Я попробовал и то и другое. В первом случае из-за возмутительных поступков меня выгнали из школы всего за неделю до того, как я должен был получить аттестат о среднем образовании. Во втором же случае спортивные достижения помогли мне закончить школу. Гонка в соперничестве с Хоукинсом косвенно способствовала второму.

Кто-то показал мне его. Это был тощий ребенок с черными коротко остриженными волосами – он одарил меня слабым подобием улыбки (или это была усмешка?), когда мы выстраивались в линию на старт.

Как обычно, Хоукинс стремительно стартовал и уверенно лидировал. Мы бежали полтора километра в гору по Грин-роуд, по которой я однажды пытался убежать от автомобиля директора Келли, застуканный там во время обеденного перерыва: я тогда поджигал петарду, которую смастерил на уроке химии. Петарда погасла, не успев взорваться, но пошли слухи, что «маленький немецкий мальчик пытался уничтожить мост». К счастью, Лефти только посмеялся над этой чепухой и разговаривал со мной как ни в чем не бывало.