Отвращение могло быть вызвано тем, что я приучил тело думать: боль исходит не от бега, а от поглощаемого сока. То есть меня бы тошнило от
Меня пригласили участвовать в греческом спартатлоне, забеге на 246 км из Афин в Спарту. На этот раз я ощутил желание выиграть и, вероятно, благодаря своему предыдущему успеху и короткой памяти на рассвете выбежал из Афин с европейскими антилопами. Когда я добрался до крутых гор перед Спартой, то перешел на шаг. Мне хотелось все бросить. Я еще не понял, что перерывы на ходьбу могут быть частью ультрамарафонской стратегии. На этот раз мой друг Кролевич, верблюд, который тоже представлял американских бегунов, побил меня одной левой; он финишировал. Я не прислушался к верблюдам и лягушкам, которые отдыхают между подходами и рассчитывают силы правильно. Меня также не предостерег пример оленя, который совершенно зря спринтует, когда его преследует выносливый хищник.
Успех – разный для разных людей, как мне напомнили во время недавней поездки по стране. Наша семья остановилась в парке Ред-Рок недалеко от Гэллапа, Нью-Мексико. Пока мы устраивали пикник, мимо нас по каньону пробежал один индеец. Когда он возвращался, я остановил его поболтать. Выяснилось, что мы оба – бегуны на дальние дистанции. Недавно он пробежал шесть марафонов, притом что весил более 110 кг, много курил, имел высокое давление и проблемы с алкоголем. Бег спасал ему жизнь. «Каждый раз, когда я пересекаю финишную черту, – говорил он мне, – я побеждаю». Он многое выиграл. Его мозг сделал это. Он думал, что сможет это сделать, и сделал это, хотя мог быть чертовски неправ. Я также чувствую, что во многом обязан бегу – своим образованием, здоровьем и, возможно, жизнью.
В Чикаго я сделал все, что тогда умел. Вот что для меня было важно. Как я уже сказал, когда я финишировал, то даже не знал, какой рекорд поставил, и поставил ли вообще. Я сознательно принял участие в забеге только 19 лет спустя, когда увидел своего сына на соревнованиях по кросс-кантри в средней школе. У меня пробежали мурашки. Наплывали воспоминания, и все выглядело так, как будто случилось вчера. Поэтому я начал писать, чтобы не потерять опыт, который был для меня столь дорог и ценен. Я хотел передать его дальше, а также заново получить опыт бега, и начал тренировки, чтобы попробовать добиться рекордов в своей возрастной группе (старше 60).
Когда бушмены убивают канну, гну или другую антилопу, они делят мясо со своими друзьями. Они собираются вокруг раскаленных углей костра и говорят об охоте до глубокой ночи. Когда они не охотятся, они говорят об охоте, переживают свой опыт.
Я считаю, что наше общее охотничье чувство – это способность приумножать ценность, далеко выходящую за рамки практичности. Это мечты. Вот что во многом делает нас людьми. Если бы в теплую африканскую ночь всех современных бегунов собрали вокруг костра, они, как и все бушмены, ворошили бы угли и вспоминали весь путь до финиша и дальше. Это то, что я попытался сделать в этой книге.
Библиография