— Голосуя за Белоруссию, Израиль выполнял свой долг прежде всего перед собой, а не перед Советским Союзом, — отчеканил Вышинский. — Это был вопрос соблюдения основополагающего принципа, попранного американцами. Как Израиль вообще может может полагаться на дружбу такой державы, как Соединенные Штаты? Американцы будут помогать только до тех пор, пока Израиль можно использовать. Соединенные Штаты действуют всегда только в своекорыстных интересах. Изменятся их расчеты, и эти разбойники, не колеблясь, просто задушат Израиль. И в такой ситуации израильтяне еще приходят просить помощи у Советского Союза?! Израиль не имеет никакого права на такую помощь! Если бы это была официальная беседа, я тут ее бы и завершил, ограничившись замечанием, что, раз вы не понимаете сущности советской политики, я не обязан давать вам разъяснения. Но это не просто официальная беседа, а разговор с Шареттом, к которому я всегда питал чувства личной симпатии и уважения. Вам я готов объяснить ситуацию.
Действительно, ваш посланник обсуждал со мной проблему воссоединения семей. Но за последний год я шесть месяцев проболел (сердце) и не мог заниматься делами. Да и сейчас приходится беречь себя. Но по возвращении из Парижа я займусь этими делами. Если речь идет о пожилых людях, у которых дети в Израиле, или о молодых, у которых в Израиле родители, нет никаких оснований напрасно заставлять людей страдать. Но в данном случае проблема поднята иначе, в плане эмиграции.
Записывавший ход беседы израильский дипломат пометил, что Вышинский произнес это слово с украинским акцентом с фрикативным «г».
— Об эмиграции нечего и говорить, — отрезал Вышинский. — Государственный строй Советского Союза этого не позволяет. Кроме того, в этом плане проблема не существует. Не следует смешивать советских евреев с евреями в других странах. У меня самого много знакомых евреев, и ни один из них не помышляет об эмиграции в Израиль или любую другую страну. И это не удивительно. Евреи в Советском Союзе пользуются полным равенством. Они занимают важные позиции по всех сферах жизни. Достаточно упомянуть Лазаря Кагановича, одного из самых известных и любимых деятелей в Советском Союзе.
Когда Андрей Януарьевич закончил свою речь, Шаретт сразу сказал:
— Я высоко ценю личное доверие с вашей стороны и сам тоже буду говорить со всей искренностью.
Высказавшись, Вышинский расслабился и вернулся в доброе расположение духа. Поэтому он прервал Шаретта, заметив:
— Никакие привходящие обстоятельства не в силах изменить мое личное отношение к вам. Несколько минут назад я немного сорвался, о чём весьма сожалею. Забудьте об этом.
— Я прекрасно понимаю, что вы хотели мне объяснить, и со своей стороны прошу позволения сделать несколько замечаний, — мягко заговорил Шаретт. — Разумеется, голосовать за Белоруссию было нашим долгом по отношению к принципам, которых мы придерживаемся. Но факт остается фактом — это в значительной степени испортило наши отношения с Соединенными Штатами. А учитывая полную экономическую зависимость от американской помощи — кстати, я рад был услышать, что необходимость этой помощи вы понимаете, — такое решение, разумеется, далось нам нелегко. Я не знаю, понимаете ли вы, насколько наше государственное строительство зависит от помощи Соединенных Штатов. Используя только местные ресурсы, нам никак не создать экономику, которая смогла принять сотни тысяч уже прибывших репатриантов и сотни тысяч тех, кто еще приедет. Единственным источником внешней помощи является Америка: не только американские евреи, но и администрация Соединенных Штатов.