«Однако публично Сталин ревниво оберегал чистоту своих риз и внимательно следил, чтобы не дать повод к обвинению его в антисемиизме. Любой человек, сказавший такое о Сталине, если бы он находился на досягаемом расстоянии, был бы немедленно уничтожен.
На деле Сталин был заядлым антисемитом. Он мне давал и прямые директивы о расправе с евреями в московской организации после войны, когда я вернулся с Украины. Этот разговор был не один на один, а, как всегда, у Сталина за столом.
Началось с того, что на одном московском авиационном заводе молодежь проявила недовольство, а зачинщиков приписали к евреям. Тут Сталин мне и говорит:
— Надо организовать отпор. Русских молодых людей вооружить палками и пусть они у проходной, когда кончится работа, покажут этим евреям.
Берия с Маленковым тогда злословили:
— Ну что, получил указание?»
Константин Симонов вспоминает, как весной пятьдесят второго года во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на сталинскую премию, Сталин произнес целый монолог, как бы возмущенный тем, что вслед за литературным псевдонимом стали указывать настоящую фамилию автора:
«Зачем это делается? Если человек избрал себе литературный псевдоним — это его право. Но, видимо, кому-то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, подчеркнуть, что это еврей. Зачем насаждать антисемитизм? Кому это надо?»
Сталин говорил это, зная, что его слова в тот же день разнесутся по всей Москве.
И только в очень узком кругу, среди своих, он высказывался откровенно.
Вячеслав Александрович Малышев, заместитель председателя Совета министров, тщательно записывал все слова вождя в свой рабочий дневник. Судя по его дневнику, на заседании президиума ЦК первого декабря пятьдесят второго года Сталин говорил: «Любой еврей — националист, это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США. Они считают себя обязанными американцам. Среди врачей много евреев-националистов.»
По указанию Сталина госбезопасность готовила новую кампанию репрессий. Всё делалось, как в тридцать седьмом, по испытанному шаблону. Только на сей раз в главные жертвы намечались евреи.
Вышинский в роли министра
Новым министром иностранных дел был назначен Андрей Януарьевич Вышинский.
Вышинский стал не только министром, но и разведчиком номер один — возглавил Комитет информации, который объединил всю советскую разведку — то есть главное разведывательное управление генерального штаба и первое главное управление министерства госбезопасности.
Иностранные дипломаты Вышинскому не доверяли, знали, что договориться с ним ни о чём невозможно, компромисс исключен. Он и не пытался убедить партнеров в необходимости принять советские предложения.
Холодная война была в разгаре. Возможно, вождь исходил из того, что период серьезных переговоров закончился. За столом переговоров добиться ничего нельзя. Остается только демонстрировать силу и превосходство. Вышинский для этой роли подходил идеально.
Он, пожалуй, первым из профессиональных юристов показал, что можно вообще обойтись без доказательств, достаточно просто ругаться: «мразь, вонючая падаль, навоз, зловонная куча отбросов, поганые псы, проклятая гадина».
Государственный секретарь Соединенных Штатов Дин Ачесон, тоже юрист, хотя и придерживавшийся иных представлений о праве и юриспруденции, так отзывался о своем коллеге и партнере Вышинском: «Прирожденный негодяй, хотя и занятный».
Впрочем, при желании Андрей Януарьевич мог быть утонченно-любезен и очень приятен в общении.