Задача третья: судиться!

Определённо стоило отмолчаться и остыть, но его давняя шутка про шпагат теперь не давала покоя. И стало обидно. Мы там, значит, слёзы мышиные собирали, эликсир для них варили, дымом дышали, а они на попы женские смотрели⁈ Что самое ужасное — на молодые, спортивные, подтянутые попы. Смотрели бы на старые и дряблые — никто бы им слова против не сказал!

— Лейла, тебе не кажется, что это несколько надуманный повод для скандала? — шёл за мной следом Артур.

Я обернулась и смерила его злым взглядом. Если до этого скандала ещё можно было избежать, то теперь точно нет. Надуманный повод! Надуманный⁈

Сила вихрем взметнулась внутри.

Артур шагнул назад и уставился на меня огромными глазами.

А не надо ведьму злить! Надуманный, говоришь⁈ Сейчас мы ещё что-нибудь надумаем. А чего мелочиться? Сгорел сарай, гори и хата!

— Я понял, не кажется. Лейла, ну я же пошутил про шпагат. Мне на самом деле глубоко всё равно, что ты не умеешь…

— Ах, не умею… надумывать поводы умею, а на шпагат садиться — нет! Вот не повезло-то тебе, бедолаге! — рявкнула я в ответ и с грохотом закрыла дверь перед носом оборотня.

Никакого засова изнутри не было, поэтому я просто от души поворожила, запечатывая проход. Стало легче? Не особенно. Остервенело почистив зубы, я залезла в душ и ошпарилась — вода мгновенно превратилась в кипяток. Разозлившись ещё сильнее, я фурией вылетела из ванной и обнаружила в спальне Артура. Он стоял, глядя на меня исподлобья. Дверь стояла рядом, прислоненная к стене, и тоже смотрела волком.

Ах, так?

— Ты чего творишь? — рыкнул Артур.

— Лучше уйди и не зли меня! — процедила я.

— Это вообще-то моя спальня.

— Ах вот как мы заговорили! Я так и знала, что все эти песни про «это твой дом» быстро кончатся.

— Не придирайся к словам. Я имел в виду, что это и моя спальня тоже!

— Прекрасно, счастливо оставаться в твоей спальне тоже! — я рванула на выход, но он преградил мне путь. — Пусти!

— Давай поговорим!

— О чём? Ты же уже решил, что повод надуманный!

— Лейла, ты же не можешь всерьёз так беситься из-за такой ерунды? — вздёрнул брови он.

— То есть мои чувства для тебя — ерунда? — ещё сильнее распалялась я.

— Нет, просмотр фигурного катания для меня ерунда!

— А мне показалось, что чужие задницы крупным планом тебе очень даже по душе!

— Ты же не будешь ревновать к телевизору? Это же глупо!

Я, конечно, знала, что это глупо. Но говорить такое вслух ему не стоило. В окнах зазвенели стёкла. В камине вспыхнули и разлетелись пеплом дрова. Дверь, кажется, попыталась уползти в сторону. Стоять, паршивка! Ты сейчас тоже получишь на орехи!

— Прекрасно. Повод надуманный, я взбесилась из-за ерунды и веду себя глупо, — я распрямила плечи и говорила спокойно. — Я всё правильно сказала или что-то упустила?

— Лейла…

— Уйди!

— Да выслушай ты меня! — пророкотал он. — Я тебя люблю, и никакие другие задницы мне не нужны!

— Зачем же ты на них смотрел, если они тебе не нужны? — обманчиво ласково спросила я.

— Просто по привычке.

— То есть я лишилась дохода, жилья, должности… не могу нормально встретиться с приятелями, не могу никуда поехать без твоего высочайшего соизволения, не могу устроиться на работу… и никого не волнует, что там с моими привычками. Зато ты можешь жить так, как привык, а если мне что-то не нравится, то это ерунда и глупость. Я правильно понимаю ситуацию?

— Лейла, не надо всё смешивать в одну кучу! Какая работа? Когда? Вот закончится суд, и тогда мы переделаем гараж, чтобы ты могла зелья варить. Будет у тебя работа, даже ехать никуда не надо, — увещевал он. — А ехать куда-либо сейчас одной — самоубийство чистой воды. Неужели ты не понимаешь, что это ради твоей безопасности?

— Я не настолько беспомощна!

— Тебя похитили две недели назад!

— Я сама выбралась!

— Вам помог Евстигней! Ты могла погибнуть!

— И что, мне теперь всю оставшуюся жизнь не выходить из этого дома, варить зелья и не отсвечивать⁈

Ответ я видела по глазам.

В комнате вдруг стало невыносимо душно.

— Лейла, я понимаю, что ты пошла на ряд уступок. Если тебе действительно настолько неприятно, что я смотрю фигурное катание, то я не буду этого делать. Хрен с ним, оно не настолько ценно. Но что такого плохого я тебе предлагаю? Жить в большом красивом доме, не подвергать себя опасности выезжая в город, заниматься любимым делом в своей лаборатории? Что в этом плохого?

— То, что это всё твоё. Это всё даёшь ты. И сможешь забрать тогда, когда тебе захочется, — горько ответила я.

— Лейла, ты себя вообще слышишь? Я о-бо-ро-тень! Ты — моя пара. Единственная, неповторимая, бесконечно ценная. Что я у тебя могу забрать?

— Не знаю, свободу? — воскликнула я.

— То есть ты вот так это воспринимаешь? Что я, злой тиран, запер тебя в темнице и белый свет выдаю по талонам? — сощурился он. — Может, ты работы и жилья тоже по моей вине лишилась?

— Я чувствую себя уязвимой, потому что…

Он подошёл и сгрёб меня в охапку.

— С этим точно нужно что-то делать. Самое последнее, чего я хочу, это чтобы ты чувствовала себя уязвимой, несвободной или обязанной мне.

Злость сошла с меня стремительным потоком, впитавшись в ковёр.

Мы долго молчали.