Прямо от подъезда редакции во всей красе открывался вид нового собора, и Виктор, подойдя поближе, внимательно рассмотрел местную достопримечательность. Видимо, это было одно из самых высоких зданий Бежицы, высотой в десятиэтажный дом или чуть больше. Собор был квадратным, пятиглавым, с большой центральной главой с позолоченной маковкой и четырьмя небольшими главами с голубыми маковками по углам. Барабаны глав были оштукатурены и покрыты ярко-желтой и белой краской; основное же здание выложено из неоштукатуренного серого силикатного кирпича, как и жилые дома на улице, и оттого выглядело немного мрачновато. «Куб» храма был, скорее, сильно вытянутой в высоту призмой. Боковые стены этого «куба» были прорезаны длинными застекленными лентами окон, как на лестничных клетках довоенных жилых домов; ленты эти были зажаты чем-то вроде пилястр, вверху образующих между собой арочки закомар. Чем-то похожим на эти пилястры были украшены и абсиды. Спереди виднелась паперть в половину высоты стен «куба», увенчанная маленькой главкой; передняя стена ее была оштукатурена и побелена, а от дверей спускалась лестница на площадь, где, естественно, памятника Ленину в этой реальности уже не наблюдалось.
Собор оставил в душе Виктора несколько двоякое впечатление. С одной стороны, в Бежице тридцать восьмого это здание смотрелось почти так же мощно, как восьмая московская высотка в пятьдесят восьмом, особенно если мысленно примерить на это место длинное, но не слишком высокое здание Дворца культуры; собор был по меньшей мере вдвое выше. Да и в целом здание следовало традиционному владимиро-суздальскому стилю, который в реальности Виктора большинству нравился больше, чем распространившийся перед 1917 годом в церковной архитектуре модерн. С другой стороны, верхушки прорезей окон и закомары здесь как-то вышли не совсем русскими, а скорее балансировали между византийской архитектурой и романской, а на углах даже несли элементы готики. Потом, если дореволюционные православные храмы, даже самые неказистые из них, все же казались Виктору светлыми и легкими, то этот свинцово-серый силикатный колосс как-то придавливал все окружающее к земле.
«Может, его потом снаружи оштукатурят и побелят… А вот еще где-то в этом месте Преображенская церковь должна стоять, вроде красивая была. Ее же белые вроде не должны снести, значит, посмотреть можно?»
Виктор прошел до угла Красной и обнаружил там практически такую же почту в том же самом гринберговском стиле, что и в своей реальности, только серо-желтую, с белыми и красно-коричневыми декоративными деталями. На углу ее, на кронштейне, висели над улицей большие круглые электрические часы, и пара юношей с букетиками цветов бродила поблизости, ожидая подруг. Круглая тумба для афиш и деревянный киоск с неожиданной здесь надписью «Роспечать» тоже выглядели как-то знакомо. На том же углу он обратил внимание на таблички с названиями улиц. Они также преподнесли ему сюрприз: 3-го Интернационала на самом деле оказалась не Церковной, как, впрочем, и не Красной, а вовсе Губернской, а Комсомольская — почему-то Преображенской. Возможно, Церковную переименовали недавно, и штабс-ротмистр по привычке назвал ее по-старому, а Елецкую уже помянул как бывшую.
Напротив почты вместо знакомого жилого дома конца двадцатых Виктор увидел большое угловатое четырехэтажное здание цвета кофе с молоком, с высоким темно-коричневым цокольным этажом и имевшее в плане вид буквы «П» с косыми ножками (потому что к Стальзаводу улицы от Красной шли наискось). Здание растянулось на целый квартал и внешне напоминало гибрид Первой общаги БИТМа с речным пароходом. Два крыла неодинаковой ширины, выступавших вперед вдоль того, что называлось Куйбышева и Комсомольской, заканчивались полуцилиндрическими торцами, которые как раз и были похожи на надстройки пароходов. Разная ширина торцов, видимо, объяснялась тем, что в одном крыле были конференц-залы, а в другом — просто кабинеты; на закруглениях торцов квадратики окон переходили в сплошные ленты. Между этими выступами зеленел свежеразбитый скверик с молодыми елочками и клумбами, разделенный пополам проходом к главному подъезду; подъезд этот обозначался на гладкой ленте фасада двухэтажным выступающим вестибюлем с балконом. Здесь на здании, словно каланча, возвышалась сухощавая прямоугольная башня высотой с одиннадцатиэтажный дом, несимметричная, с выступами балконов на одной стороне. Возможно, она и должна была, помимо всего прочего, играть роль пожарной каланчи. На вершине ее возвышалось не что иное, как решетчатая мачта с тремя турникетами антенны телепередатчика.
На фронтоне над входом красовался огромный двуглавый орел, а над ним был, как и над управой в селе, вывешен черно-желто-белый имперский флаг. Виктор понял, что тут, очевидно, и есть губернское правление и подобные ему ведомства.
Перед центральным подъездом красовалась конная статуя на невысоком, метра в полтора, бетонном постаменте. «Пересвет, что ли?» — подумал Виктор.