В парке затрещали фейерверки, взмыли в небо ракеты, закрутились сегнеровы колеса, рассыпались рыжими и белыми блестками фонтаны и елочки. Сверху сыпалось бумажное конфетти. Лена веселилась, как ребенок, и, смеясь, показывала Виктору на эксцентриков на эстраде, пародирующих Пата, Паташона, и Чарли Чаплина. Номер был довольно затертый даже для этой реальности, но, тем не менее, смотрелся. Было в нем что-то незамутненное, особенно на фоне окаймлявшей раковину эстрады гирлянды из больших осветительных ламп, раскрашенных в разные цвета каким-то лаком, и висящих на ветках деревьев парка китайских фонариков из цветной папиросной бумаги со свечками внутри. Виктор вспомнил, что китайскими они назывались не потому, что их делали в Китае, как подумали бы сейчас, а потому что их там придумали; производство же было какое-то местное. Где-то неподалеку за деревьями слышался девичий визг и над макушками взлетали лодочки качелей.
— Прогуляемся? — предложил он Лене. — Посмотрим, что у них тут еще за чудеса.
— Нет, не стоит. Еще с лодки сорвемся. Не надо слишком рисковать.
— Ну… есть там что потише, наверное. Цепочная карусель или комната смеха.
— Есть. Но мало ли что. Даже комната смеха может быть ловушкой.
— Тогда целиком и полностью полагаюсь на ваш опыт.
«Что-то она больше не задает вопросов про переход. Наверное, изучает поведение объекта в естественной среде. А может, просто хочет отдохнуть и развлечься. Субботний вечер все-таки.»
— Знаете, Лена, — спросил он, когда шоу уже закончилось, и они неспешно брели к выходу, — что-то я здесь не заметил ни штурмовиков, ни чернорубашечников, ни бритоголовых… Ну, короче, внешних признаков фачистского движения.
— А зачем? — На лице ее отразилось удивление. — Это в Европе любят всякие карнавалы, а здесь фачисты были такие же как все. Рабочие, кустари, торговцы, солдаты, интеллигенты… И из активистов которые, те обычно одевались, скромно даже. Они ведь не выделяться из народа собирались, они как бы весь народ, большинство. Я не знаю, как научно объяснить, я занималась больше естественными науками. Понимаю, что у вас там все по другому, и трудно разобраться что есть что, но это вопрос не ко мне.
— Ну и ладно. Нет так нет. Просто подумал, вдруг их к моему появлению убрали. Меня ведь здесь ждали?
— Ждали кого-то, но не знали, кого. Поэтому ничего не меняли. А вас как готовили к тому, что будет?
— А что будет? А, понял. Вы считаете, что меня сюда забросили? Доказать обратное пока не могу, но думаю, что если бы готовили, то, наверное, готовили бы получше. Прикид хотя бы местный дали, речи данного времени обучили, знаниям, необходимым в быту и ОБЖ. Золото царской чеканки бы не помешало, или чего еще из скромного наследства, чего можно в Торгсин или к ювелиру. Или наоборот — кучу артефактов для доказательства будущности, ноутбук, например. И план на микропленках для руководства страны, как сделать из отсталой и убогой России сверхдержаву в исторически короткий срок. Логично?
— Трудно сказать. Может, вас готовили под гипнозом, и вы не помните, а план у вас в голове.
— Во второй реальности ваши коллеги тоже так думали. И каким способом собираются вскрывать ящик? — и он постучал себя пальцем по лбу.
— Не волнуйтесь. Методы инквизиции исключены. К тому же вы — единственный, и за вашу потерю могут поставить к стенке. Меня, кстати, тоже, и не посмотрят, что женщина.
— Тогда постараюсь не теряться. Да, и вот что еще заметил — народ у вас как-то уж очень как в советском кино разговаривает. Странно как-то.
— Сквернословие преследуется церковью. Ну разве что на поле боя или что-то подобное. Тогда грех прощается. А в советском кино брань тоже церковь запрещала?
— Нет, худсовет.
Они вышли на площадь перед собором. Народ растекался по улицам.
— Вы, наверное, в гостинице остановились? Я вас провожу.
— Нет, я на оперативной квартире, на Губонинской, дом против детской лечебницы. Типовой дом, не корпусной. Знаете, в двадцатых хотели такие везде строить в провинции, но во времена империи гильдия архитекторов приняла новые требования… В общем, их кое-где возвели и больше не будут.
«Губонинская… лечебница… Ульянова, детская больница? Если больница на том же месте — это Молодежка, возле остановки.»
— Тогда тем более провожу. Моторов не видно, автобусы, наверное, уже не ходят…
— Зачем автобусы? Извозчик!
«Тьфу, лошадей-то я за средство транспорта и не посчитал. Да и в темени стоят.»
— Извозчик! Спят они что ли?
Они подошли к ближайшей пароконной коляске. Возница со шкиперской бородкой действительно лениво подремывал.
— Извозчик! Сейчас на Мценскую, потом на Губонинскую!
— Заказано, барышня. Поди, ночь на дворе, извоз только по заказам, проплачено. Спросите, кто свободный, может. Хотя вряд ли.
— Значит, едем в парк и не меньше чем за два счетчика…
— Не пойму я, — пробормотал возница, — мы люди простые, и господских тонкостев не знаемо. Говорю, проплачено уже. Али перекупить хотите, так прямо так и…
— Жандармерия его величества! — отчеканила Лена, показав удостоверение. — Повторить, куда ехать велено?