Заданное значение судьбы

На Базе Теллиара приняли хорошо, хотя и несколько настороженно: многие знали, кто такой второй адмирал Даэций. Но холодок быстро растаял, когда товарищи увидели, что молодой мичман не спекулирует именем и заслугами отца и не требует для себя поблажек и привилегий. И Квинт взял Теллиара под опеку не только из уважения к Даэцию, которого старый боцман знал много лет, но и потому что «сынок», как называл его Квинт, — про себя, а иногда и в не нарушающих субординацию беседах с глазу на глаз, — понравился ветерану флота Дальней Разведки. Поэтому Квинт и летел сейчас с Теллиаром вторым пилотом — он видел горячность молодого офицера и хотел скомпенсировать её своим опытом и холодной рассудительностью. Боцман за сто с лишним лет странствий по Галактике повидал всякого, и с горечью вспоминал юных мичманов, так и не ставших лейтенантами. И что с того, что эта планета кажется пустой и безопасной — Неведомое многолико, и никто не знает, как и когда оно может оскалить зубы.

Они летели над планетой со скоростью её вращения. Скаут покинул Базу в полдень, и с тех пор не отстал от него ни на минуту. На Базе, ушедшей на неосвещённое полушарие, давно наступила ночь, а за бортом корабля-разведчика по-прежнему стоял тусклый день — свет далёкой Ореты Зет вряд ли можно было назвать ослепительным. Облетев Четвёртую, скаут должен был вернуться на Базу тоже в полдень, только уже в полдень следующего дня — ночь не могла догнать стремительно несущийся маленький кораблик.

— Ты прав, мёртвых планет большинство, — согласился Теллиар, вглядываясь сквозь прозрачные стенки полусферической кабины в пустыню, тянувшуюся до самого горизонта, — и эта, похоже, тоже из их числа. Зато мы можем идти с материальной составляющей корпуса скаута восемьдесят процентов — расход энергии гораздо меньше, чем в маневренном режиме, когда нужно почти полностью переводить корабль в форму поля. В этой пустыне нет глаз, способных обратить на нас внимание, — сканеры не фиксируют никаких признаков жизни. Так и долетим себе спокойно и без приключений.

«Когда-то и я горевал, не встречая приключений, — боцман мысленно улыбнулся, — пока не поумнел и не понял, что чем меньше приключений, тем выше вероятность остаться в живых. Дай бог Галактики, чтобы и ты, сынок, тоже это понял, а старый Квинт постарается помочь тебе дожить до возраста понимания».

— Технократы из научного отдела экспедиции полагают, — сказал он, одновременно следя за символами на псевдоэране, за панорамой за бортом и за выражением лица мичмана, — что эта планета не всегда была мёртвой. Посмотри на цвет этой песчаной пыли — это же окислы. Значит, здесь был кислород, и могла быть жизнь на кислородной основе. А потом…

— А потом грохнулся астероид, оставивший исполинский кратер и вздыбивший кору на противоположной стороне планеты, — представляю, какова была сила удара! Атмосферу сорвало, океаны выплеснулись в небо, как вода из чашки, по которой стукнули кулаком, и всё. Даже если здесь была какая-то цивилизация, то ни одно строение не могло уцелеть при такой катастрофе. И величественные храмы древних богов, — Теллиар пристально посмотрел вдаль, словно надеясь увидеть там таинственные развалины, — обратились в пыль. А красный песок — это высохшая кровь могущественной цивилизации, чьи корабли летали по всей Галактике ещё тогда, когда предки Технолидеров только-только выковали первые бронзовые мечи.

— Ты, часом, стихи не пишешь, мичман? Это не грех, сынок, — я ведь когда-то тоже был молодым, — боцман очень постарался, чтобы в его вопросе не прозвучала насмешка.

— Нет, — быстро ответил Теллиар, однако смущение, отразившееся на лице молодого галактианина, явно свидетельствовало о том, что он не совсем искренен.

— Не смущайся, — Квинт добродушно улыбнулся. — Настоящий Звёздный Навигатор — он непременно поэт в душе, верно тебе говорю. Многие из них, выходя в отставку, начинают наговаривать на кристаллы свои произведения. К тому же я не Дагабур, не видящий ничего, кроме формул и параграфов устава.

При упоминании имени начальника экспедиции, третьего адмирала Дагабура, по лицу Теллиара пробежала тень — адмирала не любили ни рядовые, ни офицеры, ни Творители Машин из научного отдела экспедиции. И не любили они адмирала вовсе не за его строгость и педантичность — это дело обычное, — а за некую непонятную странность, всё чаще и чаще проявлявшуюся в словах и поступках Дагабура. Как-то раз один из лейтенантов, получивший от адмирала разнос за неточную регулировку одного из генератор-эмиттеров флагманского крейсера, жаловался в кругу офицеров: «Выговор — это ладно, в конце концов, Монстр был прав, но вот когда он посмотрел на меня, — лейтенант сделал многозначительную паузу, — мне показалось, что меня выкинули в открытый космос без защитного поля. Холод и тьма — вот что было в его глазах, чтоб мне дезинтегрироваться!». С ним согласились — кое-кто из офицеров тоже замечал за начальником экспедиции что-то похожее, — и прозвище «Монстр» стало вторым именем Дагабура.

— Послушай, Квинт, а ты знал его раньше?