Загадка Александра Македонского

Как только показался царь в позолоченной колеснице Дария, толпа разразилась громкими восклицаниями восторга. В этот день весь Вавилон был на ногах, чтобы приветствовать величайшего властелина мира. Крыши домов были заполнены женщинами и детьми, которые бросали на дорогу цветы при приближении процессии. Вся дорога была усыпана миртовыми и пальмовыми ветвями, а по обеим сторонам стояли тысячи вавилонян.

Как бы там ни было, вопреки всем знамениям, встретившие царя в Вавилоне новости сулили жизнь и удачу. Здесь выяснилось, что Роксана ждет ребенка.

Но всюду, где бы ни находился царь, его преследовали мысли о Гефестионе.

Пришла пора возводить костер.

Александр лично наблюдал за постройкой огромной платформы. Подножие будущего костра выложили красивыми плитками. На нем этаж за этажом сооружались новые ступени. Каждый ярус был украшен резными деревянными скульптурами. Наверху были сложены военные трофеи, и македонские, и персидские – оба народа таким образом воздавали почести умершему. А на самом верхнем ярусе лежали гирлянды из живых цветов. Внутри была построена лестница, чтобы усопшего с почестями вознести на самую вершину.

Это были поистине царские похороны, словно Александр замыслил все для самого себя.

Тело Гефестиона перед сожжением поместили в большом зале. Он лежал спокойный и торжественный. Александр по нескольку раз в день ходил взглянуть на друга, – скоро его не станет. Безумие, как и в день смерти Гефестиона, вселилось в душу Александра.

Лисипп подарил Александру бронзовый образ Гефестиона, что вызвало у него радость и слезы. Глядя в глаза скульптору, Александр проговорил:

– Мы родились в одном месяце, среди одного народа, во власти одних и тех же богов. Благодарю тебя, Лисипп. Ты подарил ему бессмертие.

Пришел назначенный день. Плечом к плечу стояли военачальники, сатрапы, жрецы, знаменосцы, глашатаи и музыканты.

Тело Гефестиона подняли наверх.

Александр был возбужден. Он первым бросил факел. Языки пламени рванулись вверх. Примеру царя последовали ближайшие соратники. Факелы посыпались к подножию пирамиды. Пламя заревело, рванулось вверх. Наверху оно окутало тело и взметнулось еще выше на фоне рассветного неба. Вскоре весь погребальный костер превратился в один гигантский факел. При его свете Таида видела одно лишь лицо.

Александр стоял не шелохнувшись. По щекам великого полководца текли слезы.

И глаза Таиды затуманились слезами. Она рванулась к Александру.

Молча они вглядывались в лица друг друга.

Обрезанные в знак траура волосы надо лбом, бледный, с запавшими щеками царь стоял перед ней.

Он тоже глядел на гетеру – и тоже не узнавал прежней Таиды – строгая, неумолимая, как судьба, стояла она перед ним.

– Вспоминал ли ты обо мне, царь?

Трагическая улыбка тронула неподвижное, как маска, лицо царя:

– Тебя невозможно забыть, божественная эллинка. – И добавил: – Я сказал правду.

Затем чистосердечно признался:

– Я устал от потерь. Вернейшие друзья сгорают на моем огненном пути.

Царь странно, как ребенок, с полными слез глазами повернулся к Таиде и с болью в голосе проговорил:

– Несравненный Гефестион… Он был для меня как Патрокл для Ахилла…

Речь его прервалась, он с трудом перевел дыхание.

– Я воздвигну ему памятник. Он простоит всего лишь несколько часов, но в людской памяти он будет жить вечно.

В душу Таиды прокралось беспокойство.

– Что же за памятник ты задумал, Александр?

С искаженным лицом, погруженный в безумные грезы, дрожащим голосом Александр произнес:

– Жертвенный костер, каких еще не видывал мир.

Низко опустив головы, стояли воины. Среди них были персы, мидийцы, эламиты, египтяне, халдеи.

– На этот огненный алтарь мы положим тысячу рабов, связанных по рукам и ногам. Пламя взметнется почти до небес, и рев его будет таким громким, что заглушит их вопли.

Губы Александра задергались, сверкнули глаза под золотистыми бровями:

– Я принесу эти жертвы не только Зевсу, но и всем богам.

На лице Таиды отразилась душевная боль, но она, превозмогая себя, заговорила:

– Ты – Александр Великий! Ты не сделаешь этого, не совершишь ужасное зверство.

Блеск глаз Александра потихоньку растаял, они приобрели снова осмысленное выражение. В лице появилось спокойствие и царское величие.

Таида с нежностью посмотрела ему в глаза:

– Позволь мне сказать, как ты можешь почтить память Гефестиона в тысячу раз сильнее, чем массовым сожжением людей. Гефестион был тебе в Македонии другом с детства. Устрой в его память македонский пир.

Лицо Александра просветлело:

– Я устрою этот пир, Таида!

Затем еле слышно произнес:

– Мне пора!

Он поспешно ушел. Вслед за ним, бросив прощальный взгляд на Таиду, удалился Птолемей.

Гетера грустно посмотрела им вслед:

«Увидимся ли мы еще раз?»

Она, опустошенная, стояла совсем одна.

Одна!..

И вдруг чья-то рука легла ей на плечо. Она обернулась. Перед ней стоял Лисипп, мудрый, добрый, все понимающий. Он протянул ей руки и крепко поцеловал.

– Твоя красота стала законченной и совершенной! Я хочу продлить твою жизнь на века. Люди должны всегда помнить, что на свете есть красота. Она должна доставлять радость, и ее надо беречь.