Загадка Белой Леди

Это открытие, показавшееся ей настолько однозначным, что было бессмысленно даже искать какие-то контраргументы, как ни странно, повернуло ее мысли совсем в иную сторону. Ведь она ничего не помнит, не знает… А вдруг те люди, которые окружают ее здесь, то есть кто-то из них, и есть ее родные? Может быть, старый Морена – ее отец, а тот печальный юноша, что вследствие неполадок в акваланге провел под водой несколько страшных часов и теперь передвигается так, будто находится до сих пор еще там, – ее сын? «Ну да, а Виктор, конечно, твой муж! – снова возник холодный насмешливый голос рассудка. – Поэтому-то ты и испытываешь к нему столь теплые чувства! А его забота о маленькой Волендор объясняется всего лишь тем, что она не кто иная, как ваша дочь! Ха-ха-ха! Опомнись, Кинни, и лучше как следует приготовься к сегодняшней ночи».

Миссис Хайден поспешно вылезла из ванной и, голая, подошла к гардеробу. Что надеть сегодня? Конечно, выбор у нее был невелик, особенно по сравнению с нарядами, в которых щеголяла сладкая афро-европейская парочка. Одежду им явно доставляли откуда-то извне. А у нее было всего несколько платьев, некое подобие делового костюма, джинсы, футболки, белье, да пара свитеров – все, безусловно, дорогое и отличного качества, но не всегда идеально сидевшее. Миссис Хайден задумчиво провела рукой по белому шелку платья. Нет, его надеть она не в силах, пусть хотя бы оно останется нетронутым свидетелем того дня, когда все еще было так прекрасно, обещало так много… Ах, если бы можно было одеться просто в листву. В этот плющ, увивающий стены… «Твои плечи обвиты плащом… – вдруг откуда-то из темной мути подсознания запульсировали неизвестные слова, и она, еще не успев испугаться, позволила им прорваться дальше, и слова полились толчками, словно вода из родника: —…Только, знаешь, кусты этих чащ не плющом перевиты, а хмелем… так что лучше давай этот плащ в ширину под собою расстелем…»

Слова были явно русскими. Но что это доказывало? Проросшие откуда-то строки могли быть и на том языке, на котором она разговаривала с Виктором, и на том, на каком болтал старый Морена. И она сама может вспомнить что-нибудь подобное. «Да? – снова язвительно возник голос разума. – Давай-ка, вспомни!» Разумеется, она ничего не могла вспомнить – и стихи, и все остальное могло только вспомниться.