Загадка и магия Лили Брик

Все начало романа Маяковского и Татьяны проходило под бдительным оком Эльзы. И он, и она по-прежнему жили в отеле «Истрия», на крохотной территории которого разминуться было совсем невозможно. А хотелось бы! Ему — во всяком случае… Ведь очень скоро отношения двух влюбленных перешли в иное «качество», Татьяна приходила к нему в отель — это «документально» подтверждают сохранившиеся записи Маяковского и Татьяны в блокноте с золотой окаемкой, запечатлевшем письменные их диалоги за столиком кафе «Веплер» на площади Клиши, или в другом кафе — на вокзале Кэ д’Орсэ, или в каком-то еще — вдали от любопытных глаз, поскольку знакомая им богемная и литературная элита собиралась совсем в других районах. Диалоги именно письменные — они оба предпочитали их устным, вовлекаясь в понятную только им любовную игру.

Он: «Люблю обсолютно». Она — в ответ, с симпатией и издевкой: «Теперь неизменно писать «обсолютно». Он: «Завтра у меня?» Она: «В Istria». Еще одна фраза принадлежащая Татьяне: «Любите, и любимым будете». Тут же, рядом, записи красными чернилами — рукой Лили: о том, что заказано ему купить для нее в Париже. «Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся». И дальше: «Духи Rue de la Раіх, Пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из креп-жоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».

Читала ли Татьяна эти записи, знала ли про Лилины поручения? Может быть, не в деталях, но знала — несомненно! Он честно рассказал Татьяне и про свою привязанность к Лиле, и про роль, которую та играла и играет в его жизни. И про машину — тоже: Татьяна помогала Маяковскому ее выбирать, ходила вместе с ним за покупками «Лиличке», была вынуждена терпеть повседневную Эльзину опеку. «Роман их, — признавалась впоследствии Эльза, — проходил у меня на глазах и испортил мне немало крови… (Еще бы: ведь все развивалось совсем не так, как было ей поручено Лилей! — А. В.)

С Татьяной я не подружилась, несмотря на невольную интимность. (Интимность состояла всего-навсего в том, что Эльза была не столько невольной, сколько назойливо их опекавшей свидетельницей совсем не платонической любви. — А. В.) Она также не питала большой ко мне симпатии».

Остается лишь добавить, что и малой не питала тоже…

Возвращение Маяковского в Москву (8 декабря 1928 года) внесло кардинальные перемены в жизнь Лили. Не только, разумеется, оттого, что в ее обладании появилась поистине диковинная редкость — свой автомобиль «рено». Достался он Маяковскому тяжело: с трудом удалось наскрести денег, с трудом уладить таможенные формальности (без помощи того же Агранова вряд ли это могло обойтись). Самому Маяковскому автомобиль был напрочь не нужен, как бы он ни пытался объяснить свое неожиданное приобретение («Довольно я шлепал, дохл да тих, на разных кобылах-выдрах. Теперь забензи-ню шесть лошадих в моих четырех цилиндрах») — водить машину поэт не умел и учиться этому не хотел. Даже вряд ли мог бы сам забензинить… Ему лишь приходилось оправдываться перед своими читателями — в стихотворении «Ответ на будущие сплетни»: «Не избежать мне сплетни дрянной. Ну что ж, простите, пожалуйста, что я из Парижа привез Рено, а не духи и не галстук». Галстук, кстати, он привез тоже, как и духи: и то, и другое для Лили. Но «рено» затмил все остальное.

Лиля каталась на нем по Москве и даже — нечаянно, разумеется, притом по вине зазевавшейся мамы — сбила маленькую девочку, без тяжелых, к счастью, последствий. Судебной ответственности ей удалось избежать — вряд ли и на этот раз обошлось без вмешательства все того же всесильного Яни: Агранов тогда был настолько влиятелен, что для следователей, прокуроров и судей его просьба (или рекомендация) фактически означала приказ.

И все же главной была перемена в самом Маяковском. Косвенно Лиля была уже уведомлена им о появлении в его жизни какой-то новой, явно не безразличной ему, фигуры: письмо Маяковского из Парижа от 12 ноября содержит озадачившую Лилю просьбу перевести телеграфно в Пензу тридцать рублей некоей Людмиле Алексеевне Яковлевой. Это была родная сестра Татьяны. Запрос о причине нежданного внимания Маяковского к неведомой женщине был тотчас отправлен Эльзе в'Париж.

О том, что такой запрос был, свидетельствовало множество косвенных доказательств, но прямой, «текстуальной улики» ни у кого не имелось. И вот — она появилась! Отфильтрованное составителями-публикаторами русского издания переписки сестер — очевидно, как не имеющее серьезного значения, а если без иронии. как содержащее нежелательный для лакировочного образа Лили штрих, — письмо от 17 декабря 1928 года содержится в полном, парижском, издании переписки, и нам не остается ничего другого, как привести два абзаца из этого письма в обратном переводе с французского: