Загадка мадам Лю

Я опять ухватился за стостраничную рукопись — нужна! Я выбрасывал из рукописи все лишнее, выбрасывал эту дешевую мораль — вон, вон! Тысячи, пять тысяч, миллион людских потрясений, и все идет всякий раз не так, как было. Но идет хуже, чем всегда. Общество становится страшным.

Вместе с тем я потихонечку стал писать о Ледике, его убитой жене. Я видел глаза Ледика, этого растерянного, совсем не похожего теперь на себя — человека, которым был когда-то. Глаза эти были такие просящие, такие безысходные, что я стал понимать: кто-то ведь обязан подать таким людям милостыню! Вдруг он действительно не убивал? Вдруг все это наговоры? Кому он помешал? Жил, работал, учился, служил… И теперь — конец? Он говорит: что вы, зачем я бы ее убивал? Ему Васильев в ответ: «Не говори не убивал. Кивни, и я пойму…» Не кивает!

По ночам я уже страстно работал с новой рукописью. Старая путем загадочного вмешательства Лю была в дырах, пустотах. Как необетованная земля. И Ледик исправно ложился на новые чистые листы, и теперь был у меня другим — порой беззащитным и неприятным. Господи, что делают с людьми случай и обстоятельства!

Я знал о нем уже многое. На вопрос Струева, почему же все-таки пошел к жене, Ледик ответил: приехав в свой город, он почувствовал близость и к жене, и к дочери. Ведь не разводились! Мать в своих письмах считала развод естественным исходом их отношений, и он, лишь шагнув на перрон с чемоданом, вроде с ней соглашался. Было даже легко от мысли: зачем усложнять? Еще погуляю! А алименты… Мать писала — выплатим. «Мой мальчик поживет, осмотрится, поедет поступать учиться»…

Давал ли он телеграмму Ирине о своем приезде? Нет, не давал. Но она знала, что он приедет. Ходил по городу и думал: Ирина знает! Думал об этом постоянно, однако без особого напряжения. Ну и что? Но в разросшемся без него городе многое было связано с ней. Связаны эти городские улицы, по которым они когда-то ходили. Здесь, у автобусной остановки, после окончания десятилетки, сбежав от всех, они впервые поцеловались. До этого они никогда не целовались. У нее была своя компания, у него — своя. Но здесь они все вдруг решили, здесь, уже позже, приехав в магазин, покупали материал на свадебное платье. У нее оказалось много денег.

— Кто тебе столько отвалил? — спросил, не веря своим глазам.

— Баушка. — Говорила так всегда.

— А с чего это?

— Хочет, чтобы я была богата.

Ледик работал тогда проходчиком, зарабатывал немало, однако таким деньгам удивился.

Знал бы все наперед — повернул домой, к родителям! У него же были письма, как она вела себя тут, без него. «Показания». Ледик шел по поселку и откуда ему было знать, что свернет сюда, к ней, на новую ее квартиру? Главное, Ирина была дома. Она растерянно стояла у стола. Когда он положил ей руки на плечи, хотел поцеловать, замотала головой и простуженным голосом попросила:

— Не целуй. Заразишься. По-моему, у меня грипп.

— Все равно… Я очень долго шел к тебе.

— Это уж точно. — Тут она почти пробасила.

— А ты из-за этого — дома? Из-за болезни?

— Я ждала тебя, — прохрипела.

Ледик обнял ее. Что-то ему мешало…

Потом они возились до вечера, и лишь взглянув на часы где-то около шести, она воскликнула:

— Слушай, про Катьку-то мы забыли…

Но, оказывается, Иринины родители взяли девочку из садика. Отец позвонил перед тем, как завести ее домой… Перед самым его приходом Ледик поругался с Ириной. Зачем-то вспомнил первую их близость. Тогда она оказалась несдержанной, все выложила ему о своем первом мужчине. «Вылупятся и пожирают глазами… А я поддразниваю»… Это в ее тогдашние годы!

У них, правда, было просто в школе. Даже соревновались девчонки чтобы быстрее освободиться, как говорили. А то, вроде, ты никому не нужна!

Но Ледику было больно именно теперь слушать, как это было у Ирины. Он корил ее и за эти три года. Мама его права! Спала с другими. «Божественно, божественно!»

— Зачем ты сегодня так поступила? — ударил он ее по лицу. — Зачем потянула меня… туда… туда! — Он показал ей на входную дверь, к порогу. — Кайф, да? Сразу хахаль приходит… А ты… Ты… Становишься? Кайф?!

— Ты ударил меня?! — Ирина заплакала. — Какой святой! А разве не твои дружки писали, как ты спал с девками? Ее звать Вера? Так?.. И ты дерешься?.. Ты знаешь, какая у тебя тяжелая рука?

— Прости, — сказал он, становясь перед ней на колени. — Я чокнулся… От ревности с ума сошел… Ты действительно — элита!.. И тут обалдеешь… А ты еще: возьму и нарочно сяду так…

— Балда, это же к слову!

— Но он же был, твой первый! И было это в девятом классе!

— Ты просто позабыл, сколько мне тогда исполнилось… Ты позабыл, как смеялся, что у меня все рано… созрело! И я ждала тебя, — прохрипела она.

Он опять чувствовал себя мужчиной. Что-то опять мешало ему, он снова обнял ее, но она пружинисто попыталась вырваться. Он, однако, уже не отпускал ее. Халат откинулся…

— Идем… идем к порогу… Закрой дверь!

И сама стала, и он закрыл дверь на ключ… «Роскошно! Как роскошно!»

Она попросила затем:

— Ну хватит здесь. Теперь пойдем в постель.

— Почему ты опять там захотела?

Он допрашивал ее снова.